Александр Дюма - Три мушкетёра
— Нет, нет! — воскликнул он. — Нет, ты будешь жить всеми почитаемой и незапятнанной, ты будешь жить для того, чтобы восторжествовать над твоими врагами!
Миледи отстранила его медленным движением руки, в то же время привлекая его взглядом; но Фельтон вновь заключил её в объятия, и глаза его умоляюще смотрели на неё, как на божество.
— Ах, смерть! Смерть! — сказала она, придавая своему голосу томное выражение и закрывая глаза. — Ах, лучше смерть, чем позор! Фельтон, брат мой, друг мой, заклинаю тебя!
— Нет! — воскликнул Фельтон. — Нет, ты будешь жить, и жить отомщённой!
— Фельтон, я приношу несчастье всем, кто меня окружает! Оставь меня, Фельтон! Дай мне умереть!
— Если так, мы умрём вместе! — воскликнул Фельтон, целуя узницу в губы.
Послышались частые удары в дверь. На этот раз миледи по-настоящему оттолкнула Фельтона.
— Ты слышишь! — сказала она. — Нас подслушали, сюда идут! Всё кончено, мы погибли!
— Нет, — возразил Фельтон, — это стучит часовой. Он предупреждает меня, что подходит дозор.
— В таком случае, бегите к двери и откройте её сами.
Фельтон повиновался — эта женщина уже овладела всеми его помыслами, всей его душой.
Он распахнул дверь и очутился лицом к лицу с сержантом, командовавшим сторожевым патрулём.
— Что случилось? — спросил молодой лейтенант.
— Вы приказали мне открыть дверь, если я услышу, что вы зовёте на помощь, но забыли оставить мне ключ, — доложил солдат. — Я услышал ваш крик, но не разобрал слов. Хотел открыть дверь, а она оказалась запертой изнутри. Тогда я позвал сержанта…
— Честь имею явиться, — отозвался сержант.
Фельтон, растерянный, обезумевший, стоял и не мог вымолвить ни слова.
Миледи поняла, что ей следует отвлечь на себя общее внимание, — она подбежала к столу, схватила нож, положенный туда Фельтоном, и выкрикнула:
— А по какому праву вы хотите помешать мне умереть?
— Боже мой! — воскликнул Фельтон, увидев, что в руке у неё блеснул нож.
В эту минуту в коридоре раздался язвительный хохот. Барон, привлечённый шумом, появился на пороге, в халате, со шпагой, зажатой под мышкой.
— А-а… — протянул он. — Ну, вот мы и дождались последнего действия трагедии! Вы видите, Фельтон, драма прошла одну за другой все фазы, как я вам и предсказывал. Но будьте спокойны, кровь не прольётся.
Миледи поняла, что она погибла, если не даст Фельтону немедленного и устрашающего доказательства своего мужества.
— Вы ошибаетесь, милорд, кровь прольётся, и пусть эта кровь падёт на тех, кто заставил её пролиться!
Фельтон вскрикнул и бросился к миледи… Он опоздал — миледи нанесла себе удар.
Но благодаря счастливой случайности, вернее говоря — благодаря ловкости миледи, нож встретил на своём пути одну из стальных планшеток корсета, которые в тот век, подобно панцирю, защищали грудь женщины. Нож скользнул, разорвав платье, и вонзился наискось между кожей и рёбрами.
Тем не менее платье миледи тотчас обагрилось кровью.
Миледи упала навзничь и, казалось, лишилась чувств.
Фельтон вытащил нож.
— Смотрите, милорд, — сказал он мрачно, — вот женщина, которая была под моей охраной и лишила себя жизни.
— Будьте покойны, Фельтон, она не умерла, — возразил лорд Винтер. — Демоны так легко не умирают. Не волнуйтесь, ступайте ко мне и ждите меня там.
— Однако, милорд…
— Ступайте, я вам приказываю.
Фельтон повиновался своему начальнику, но, выходя из комнаты, спрятал нож у себя на груди.
Что касается лорда Винтера, он ограничился тем, что позвал женщину, которая прислуживала миледи, а когда она явилась, поручил её заботам узницу, всё ещё лежавшую в обмороке, и оставил её с ней наедине.
Но так как рана, вопреки его предположениям, могла всё же оказаться серьёзной, он тотчас послал верхового за врачом.
XXVIII.
Побег
Как и предполагал лорд Винтер, рана миледи была не опасна; едва миледи осталась наедине с вызванной бароном женщиной, которая стала её поспешно раздевать, она открыла глаза.
Однако надо было притворяться слабой и больной, что было нетрудно для такой комедиантки, как миледи; бедная служанка была совсем одурачена узницей, и, несмотря на её настояния, упорно решила просидеть всю ночь у её постели.
Но присутствие этой женщины не мешало миледи предаваться своим мыслям.
Вне всякого сомнения, Фельтон был убеждён в правоте её слов, Фельтон был предан ей всей душой; если бы ему теперь явился ангел и стал обвинять миледи, то в том состоянии духа, в котором он находился, он, наверное, принял бы этого ангела за посланца дьявола.
При этой мысли миледи улыбалась, ибо отныне Фельтон был её единственной надеждой, единственным средством спасения.
Но ведь лорд Винтер мог его заподозрить, теперь за самим Фельтоном могли установить надзор.
Около четырёх часов утра приехал врач, но рана миледи уже успела закрыться, и потому врач не мог выяснить ни её направления, ни глубины, а только определил по пульсу, что состояние больной не внушает опасений.
Утром миледи отослала ухаживавшую за ней женщину под предлогом, что та не спала всю ночь и нуждается в отдыхе.
Она надеялась, что Фельтон придёт, когда ей принесут завтрак, но Фельтон не явился.
Неужели её опасения подтвердились? Неужели Фельтон, заподозренный бароном, не придёт ей на помощь в решающую минуту? Ей оставался всего один день: лорд Винтер объявил ей, что отплытие назначено на двадцать четвёртое число, а уже наступило утро двадцать второго.
Всё же миледи довольно терпеливо прождала до обеда.
Хотя она утром ничего не ела, обед принесли в обычное время, и она с ужасом заметила, что у солдат, охранявших её, уже другая форма. Тогда она отважилась спросить, где Фельтон. Ей ответили, что Фельтон час назад сел на коня и уехал.
Она осведомилась, всё ли ещё барон в замке. Солдат ответил утвердительно и прибавил, что барон приказал известить его, если узница пожелает говорить с ним.
Миледи сказала, что она сейчас ещё слишком слаба и что её единственное желание — остаться одной.
Солдат поставил обед на стол и вышел.
Фельтона отстранили, солдат морской пехоты сменили — значит, Фельтону не доверяли больше!
Это был последний удар, нанесённый узнице.
Оставшись одна в комнате, миледи встала: постель, в которой она из предосторожности пролежала всё утро, чтобы её считали тяжело раненной, жгла её, как раскалённая жаровня. Она взглянула на дверь — окошечко было забито доской. Вероятно, барон боялся, как бы она не ухитрилась каким-нибудь дьявольским способом обольстить через это отверстие стражу.
