"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

У каждого костра пировали, между кострами водил круги, плясали, били в бубны и гудели в рога, отгоняя невидимых злыдней бурным людским весельем. Сгинул недавний страх, отступили толки о смертях и несчастьях. Парни и девки позабыли бесов и помышляли, как положено, друг о друге, каждый выискивал в толпе желанное лицо – или уже сжимал чью-то руку.

Самыми многолюдными были берега ручья под названием Клов, впадавшего в Лыбедь. В Кловском бору хорошо было искать жар-цвет, и многие, кто заранее выбрал себе пару, с нетерпением ждали, когда густеющая тьма откроет дорогу к поискам счастья.

Правена с утра еще не видела Торлейва, но искала его глазами как-то робко, будто втайне от себя самой. По-прежнему она не знала никого красивее и лучше, но весенний хмель надежд растаял. Она хотела увидеть его, как в ненастный день хочется видеть солнце – от одного взгляда на его лицо на душе становилось светлее, – но уже не ждала от этих встреч перемен в своей судьбе. Эти надежды и раньше-то были немногим весомее тумана, а теперь проклятые бесы и вовсе все запутали. Если даже Вуефаст откажется брать дочь Мистины в семью, то разве осмелится Хрольв взять в зятья любимого племянника Мистины! Торлейв – первый стрыйный брат самому Святославу, но все знали, на чьей он стороне в противостоянии Олеговой горы и Святой. Это если еще сам Торлейв вспомнил бы, что есть на свете такая Правемира, Хрольвова дочь…

– Правена! Будь цела!

Кто-то вдруг взял ее за руку, и сердце оборвалось. Едва услышав молодой мужской голос, она мысленно увидела рядом с собой Торлейва – и все здравые доводы растворились без следа. Позови он ее – она пойдет за ним куда угодно.

Правена обернулась, и похолодело в груди от разочарования – это был Унегость.

– Будь цел! – Чтобы не показаться грубой, она заставила себя улыбнуться и даже поцеловала его в щеку: сегодня полагается.

Унегость прихватил ее за талию и попытался поцеловать в губы; Правена отвернула лицо, смеясь, будто это шутка. Сразу было видно: он чем-то взбудоражен, взволнован, полон тревожного ожидания.

– Пойдем, прогуляемся. – Унегость завладел ее рукой и потянул прочь от реки, к зарослям. – Жар-цвет поищем. Ну, пойдем, я тебе кое-что важное скажу.

– Я, с тобой? – Правена высвободила руку, от удивления распахнув глаза. – Ты бесюки объелся! У тебя невеста есть – или ты меня с Витляной спутал?

Она быстро огляделась, но Витляны не увидела – а ведь недавно была здесь, возглавляла пляски вокруг «Ярилы». Отказать ей в этой чести даже Желькины дочери не посмели – Мистина ведь еще не был изгнан и не утратил своего могущества.

– Да что Витляна. – Унегость снова взял ее за руку и оттащил в сторону от толпы смеющихся девок и задирающих их паробков. – Не нужна мне Витляна. Ты мне всегда по нраву была, я бы давно к тебе посватался, да старик был упрям.

– Теперь-то и вовсе! Ты с Витляной обручен, ваши отцы по рукам ударили!

– Отец и сам не рад. – Унегость снова обнял ее и зашептал прямо в ухо: – Он того обронил нынче утром… мол, со Свенельдичем свяжешься – не рад будешь, если я сам свою судьбу решу, и добро на том. Не хочет он со Свенельдичами родниться, как бы с того не было нам беды. Они, Свенельдичи, лукавы, как змеи, сами вывернутся, а другого кого утопят. Пойдем со мной. Уйдем на ночь, а утром я тебя к отцу приведу, клянусь землей-матерью.

Правену затрясло. Мысли рвались сразу в две стороны: о себе – и о Витляне. Не то чтобы Витляна когда-нибудь выказывала любовь к жениху, но раз она легко покорилась отцовскому решению, значит, он ей не противен. Правена знала: Витляна не из тех, кто раскрывает свое сердце даже подругам, но и безвольной ее не назовешь. Если Витляна собиралась замуж за Унегостя, стало быть, любит его! Они красивая пара: у нее коса медово-рыжеватая, у него русые кудри тоже явственно отливают рыжиной, она тонкая, он плотный, как будто нарочно боги их в пару слепили. А саму Правену никогда к Унегостю не тянуло. Взор ее скользил к Торлейву, к его золотистым волосам, серым с легкой прозеленью глазам, светлой улыбке, задорно-горделивому лицу. Она рассталась с надеждой, но Унегость от этого ей милее не стал.

А даже пусть бы она из-за него ночей не спала – не такая она подлая жаба, чтобы украсть жениха у своей посестримы! Где была бы вся ее любовь к Витляне, решись она на такое!

– И не стыдно тебе! – Правена отшатнулась. – Вы обручены, а ты свое слово тайком назад берешь! Самого себя у невесты украсть хочешь – ловко придумано! Чуть над их родом тучи собрались – а вы с твоим отцом сразу и в кусты! Да я не такова! Честь ваша где – тоже бесы невидимые унесли?

– Не тебе о нашей чести рассуждать! – Унегость рассердился, в глазах вспыхнул гнев. – Ты своих дедов и то не ведаешь – откуда тебе знать, в чем наша честь? Я тебе хотел чести дать, а она тебе нехороша, да?

– Гостята, не сердись! – Правена опомнилась и сообразила, что ссорой никак подруге не поможет. – Неужели тебе Витляна и не нравилась совсем? – Она подалась к Унегостю, сжимая руки, будто молила о любви к себе. – Во всем Киеве нет девицы ее лучше, она любому князю в версту, хоть цесарю! Хоть в Золотую палату ее посади в Царьграде на тронос беломраморный – она и там будет всех краше. Вы же слово дали друг другу. Отцы ваши… не спешите, может, еще сыщется тот проклятый меч, все уладится, вы свадьбу справите.

– Да я того и боюсь, что сыщется! – Унегость тоже овладел собой, погасил вспышку гнева и взял ее руки в свои. – Правена! Может, одна только эта ночь мне и дана на счастье! Говорят, княгиня гадает, как ее бабка научила, сейчас та ей с того света укажет, где тот меч и у кого! Если не виноват Свенельдич, не он того грека порешил… да пусть бы и он, грека князю не жаль, лишь бы ему меч вернуть. Тогда и правда придется мне на Витлянке жениться. А я тебя люблю. Может, завтра уже отец передумает, и никуда мне от нее не деться. Одна только ночь нынешняя у нас и есть, чтобы по-своему сделать. Это как жар-цвет: увидел – хватай и ничего не бойся. Оробеешь – вместо жар-цвета будет тебе жаба! А ты упираешься. Мы не беднее Свенельдича, выйдешь за меня – будешь не хуже Витлянки жить. Я тебе все дам: и шелков греческих, и платьев, и узорочья, и мисок-чашек, хоть серебряных. Отец обещал на будущее лето меня самого с товаром в Царьград послать. Первой боярыней в Киеве будешь, у княгини в чести, и уж не придется тебе больше с блюдами на поварню бегать. Ну, пойдем со мной!

Он снова потянул Правену к себе. Его карие глаза смотрели на нее с мольбой и надеждой, и эти чувства, словно тонкий нож, пронзили грудь Правены и кольнули в сердце. Ей вдруг стало жаль его. На миг она увидела все то, о чем он говорил: богатство, честь. Это все он и правда может ей дать, а его любовь для нее не новость. Уже две зимы и два лета Унегость посматривает на нее так, то вышучивает, то подмигивает, и выбирает ее во всех играх зимы и лета, где нужно выбирать пару. Кабы не были их отцы неровней, давно бы все решилось. Она ни слова не могла против него сказать – только вот Улыба ей не обрадуется и жизни хорошей не даст. Он хорош собой – не как Торлейв, но тоже может иную девку с ума свести. И все же его явное влечение к ней почему-то не влекло ее к нему, а отталкивало. Сердце чуяло не свою судьбу.

– Ишь ты! – раздался рядом издевательский голос. – Гостята девку купить хочет!

Унегость и Правена разом обернулись и обнаружили рядом Грима, Гримкелева сына. А за ним, как обычно, будто опенки на коряге, плечом к плечу, рыжий брат его Жар, и Белча Иворович, и долговязый худощавый Девята. Все были в новых нарядных сорочках, с помятыми цветочными плетнями поверх красных поясов. Девята почему-то уже с красным пятном на скуле, будто кто-то ему кулаком съездил, а Жар с большим мокрым пятном на груди, похоже, от пива.

Правена чуть не застонала: только Игморовой братии не хватало! С тех пор как она отказалась взять у Грима хазарский перстень с лиловым камнем, а он невольно выдал ей свое участие в ловле жаб, они не говорили, а встречаясь мельком, отворачивались друг от друга. Правена надеялась, что он отвязался от нее навсегда, но Грим, даже утратив надежду, не смог спокойно смотреть, как ту же добычу пытается взять соперник.