Поль Феваль - Горбун, Или Маленький Парижанин
— Матушка, — тихо проговорила она, — ты мне снилась и все время плакала в моем сне. А почему здесь Флор? — вдруг спросила она. — Флор же мне не мать. Но сколько всего может произойти за одну ночь!
Девушка продолжала бороться. Ее рассудок силился разодрать завесу. Но и на сей раз, утомившись от болезненного усилия, она сдалась.
— Я хочу видеть тебя, матушка, — сказала она. — Подойди, возьми меня на колени.
Принцесса, смеясь сквозь слезы, села на диван и обняла Аврору. Как высказать все, что она чувствовала? Есть ли в человеческом языке слова, которыми можно осудить и заклеймить преступление, рожденное на небесах — эгоизм материнского сердца? Наконец-то принцесса вновь обрела свое сокровище: дочь, слабая телом и рассудком, лежала у нее на коленях, это был ее бедный ребенок. Принцесса хорошо видела Флор, которая не могла сдержать слез, но сама она была счастлива и словно не в себе: она укачивала Аврору и, сама того не ведая, напевала какую-то бесконечно нежную мелодию. Аврора положила голову ей на грудь. Прелестное и вместе с тем душераздирающее зрелище.
Донья Крус отвела взгляд.
— Матушка, — проговорила Аврора, — мысли мои кружатся, и я никак не могу их собрать. Мне кажется, что это ты не позволяешь мне прояснить их. И я чувствую, что во мне есть что-то не мое. Должно быть, матушка, я стала подле вас другой.
— Ты в моем сердце, милое мое дитя, — отвечала принцесса с неописуемой мольбою в голосе, — и не думай больше ни о чем. Отдохни у меня на груди. Радуйся счастью, которое ты даришь мне.
— Сударыня, — прошептала ей на ухо донья Крус, — пробуждение будет слишком ужасным!
Принцесса раздраженно отмахнулась от нее. Она хотела забыться в этом всепоглощающем чувстве, которое тем не менее ранило ей душу. Так зачем же напоминать, что все это лишь сон!
— Матушка, — снова начала Аврора, — если ты будешь со мною говорить, я чувствую, пелена спадет с моих глаз. Ах, если бы ты знала, как я страдаю!
— Ты страдаешь! — повторила принцесса Гонзаго, страстно прижимая дочь к своей груди.
— Да, очень. Мне страшно, матушка, невероятно страшно, и я не знаю, не знаю…
В голосе девушки звучали слезы, ее прелестные руки закрыли лицо. Принцесса почувствовала, как вздрогнуло что-то в груди у Авроры, которую она прижимала к своей.
— Ох! — воскликнула Аврора. — Оставьте меня! Я должна любоваться вами, матушка, стоя на коленях. Я начинаю вспоминать. Неслыханное дело! Мне только что показалось, что я никогда не покидала ваших объятий!
Девушка испуганно смотрела на принцессу. Та попыталась улыбнуться, но на лице у нее был написан страх.
— Что с вами? Что с вами, матушка? — проговорила Аврора. — Вы ведь рады, что снова обрели меня, не правда ли?
— Рада ли я, любимое дитя?
— Да, в этом все дело: вы обрели меня, у меня не было матери.
— И Господь, который нас воссоединил, больше не разлучит мать и дочь!
— Господь! — повторила Аврора, уставившись в пустоту расширившимися глазами. — Господь! Я не могу сейчас ему помолиться, я забыла молитву.
— Хочешь, мы повторим ее вместе? — спросила принцесса, ухватившись за возможность отвлечь девушку.
— Хочу, матушка. Нет, погодите, есть еще что-то…
— Отче наш, иже еси на небесех, — начала принцесса, сложив руки Авроры меж своими ладонями.
— Отче наш, иже еси на небесех, — как ребенок, повторила Аврора.
— Да святится имя твое, — продолжала мать.
На сей раз, вместо того чтобы повторить, Аврора вся напряглась.
— Есть еще что-то, — повторила она, сжимая покрытые испариной виски онемевшими пальцами, — еще что-то… Флор, ты знаешь, скажи — что!
— Сестричка… — пробормотала цыганка.
— Ты знаешь! Знаешь! — повторила Аврора, часто мигая повлажневшими глазами. — Ну почему никто не хочет мне помочь?
Внезапно она выпрямилась и посмотрела матери прямо в лицо.
— А этой молитве, — отрывисто заговорила она, — разве вы, матушка, меня научили?
Принцесса опустила голову, из груди ее вырвался стон. Аврора не спускала с нее горящего взгляда.
— Нет, не вы, — прошептала она.
Мозг девушки сделал последнее усилие, и вдруг она громко вскрикнула:
— Анри! Анри! Где Анри?
Аврора уже стояла. Ее суровый и высокомерный взгляд был устремлен на принцессу. Флор пыталась взять девушку за руку, но та оттолкнула ее с неженской силой. Принцесса рыдала, уронив голову на колени.
— Отвечайте! — воскликнула Аврора. — Что стало с Анри?
— Но я ведь думала только о тебе, — пролепетала принцесса Гонзаго.
Аврора резко повернулась к донье Крус.
— Его убили? — с высоко поднятой головой, сверкая очами, спросила она.
Донья Крус молчала. Аврора снова повернулась к матери. Та опустилась на колени и тихо сказала:
— Ты терзаешь мое сердце, дитя мое. Сжалься!
— Его убили? — повторила Аврора.
— Он! Всегда лишь он! — ломая руки, воскликнула принцесса. — В сердце у этого ребенка не осталось места для материнской любви!
Аврора стояла, глядя в пол.
— Они не хотят мне сказать, убили его или нет, — вслух подумала она.
Принцесса протянула к ней руки и вдруг, лишившись чувств, упала навзничь.
Аврора схватила мать за руки, лицо девушки покраснело, во взгляде читалось отчаяние.
— Клянусь собственным спасением, я верю вам, сударыня, — заговорила она, — я верю, что вы ничего дурного ему не сделали, и тем лучше, раз вы любите меня так же, как я вас. Но если вы сделали ему что-нибудь дурное…
— Аврора! Аврора! — воскликнула донья Крус и закрыла ей рот ладонью.
— Я просто говорю, — с высокомерным достоинством отозвалась мадемуазель де Невер, — я никому не угрожаю. Мы с матерью знаем друг друга всего несколько часов, и хорошо, что наши сердца открыты. Моя мать — принцесса, я — бедная девушка, и это дает мне право разговаривать с нею свысока. Будь моя мать бедной, слабой и покинутой женщиной, я разговаривала бы с нею, стоя на коленях.
Она поцеловала принцессе руки; та, придя в чувство, залюбовалась ею. Как хороша ее дочь! Каким чудным ореолом отметила ее лоб девственницы та боль, что терзала ее, но не унижала! Да, мы выразились верно: девственницы, но девственницы-супруги, уже обретшей всю силу и величие женщины.
— Для меня в мире нет никого, кроме тебя, — заговорила принцесса, — и без тебя я чувствую себя слабой и покинутой. Суди меня, но с жалостью: тех, кто страдает, должно жалеть. Ты упрекаешь меня, что я не помогла раздернуть пелену, затемнявшую твой рассудок, но в бреду ты меня так любила, что я — клянусь тебе! — боялась того мига, когда ты придешь в себя.
Аврора бросила взгляд в сторону двери.
