Ирена Асе - Шпионские игры царя Бориса
Офицер посмотрел, нет ли кого рядом, увидел, что они одни, и улыбнулся:
— Ваше высочество, вы удивлены такой заботой? Но разве Генрих Флягель не передал вам грамоту, где Государь Всея Руси гарантирует безопасность вашего высочества?
Густав побледнел: всё раскрыто! Сейчас польские рейтары схватят его и отвезут в Варшаву на суд короля. Его, скорее всего, колесуют, Катарину отдадут на поруганье…
Конрад Буссов с почтительной улыбкой продолжил:
— Так что кому, как не мне, заботиться о вашей безопасности здесь? Ведь я — глаза и уши московского монарха в Ливонии. Отныне покорный слуга вашего высочества!
Резидент российской разведки в Ливонии и создатель всех ливонских заговоров в пользу России склонился перед принцем в почтительном поклоне.
Принц опешил:
— Так почему Генрих Флягель ничего не сказал мне о вас?
— Так ведь всем распоряжаюсь я, а не Флягель. И не ему, а мне суждено открывать тайны Вашему Высочеству! А я исхожу из того, что никто не должен знать сверх необходимого. Кстати, как вы собирались бежать из пограничной Нарвы в русский Ивангород?
— Где-либо у Нарвы незаметно форсировать реку Нарову и оказаться на русском берегу.
— Рискованный план. Река глубока, переправиться без лодки или плота непросто, попытка завладеть плавсредством привлечет внимание… Я предлагаю другой план. Один из членов нарвского магистрата на самом деле служит русскому царю. Он-то и поможет нам попасть на Русь.
Польский офицер и тайный агент русского царя вновь взялся за флягу. На сей раз принц Густав благосклонно кивнул. Конрад Буссов плеснул горячительного напитка себе в кружку, налил в колпачок фляжки водку для принца и почтительно произнес:
— За успех смелого предприятия Вашего Высочества!
Воин и публицист Конрад Буссов явно преувеличил. Его дочь была намного моложе Катарины Котор. — Прим. авторов.
Глава 7. Особая миссия
В пять часов утра в Москве уже кипела жизнь. Телеги с товарами ехали по деревянным мостовым, в Немецкой слободе на реке Яузе немецкие торговцы спешили в свои лавки, стрельцы — мастера на все руки — используя свободное от военной службы время, занимались ремеслами, в государственной литейной у реки Неглинной работные люди отливали новую пушку, на южной окраине города в царском зверинце служитель бросал мясо в клетку со львом, а неподалеку каменщики достраивали новые городские укрепления с высокими стенами и 27-ю башнями…
Москва поражала приезжих своим размахом: широкие улицы, усадьбы горожан с большими садами, каменные церкви с золотыми куполами…
Думный дьяк Казанского дворца Афанасий Иванович Власьев бывал за границей и мог сравнить усадьбы московских горожан с узкими улочками западных городов, где окна некоторых домов никогда не видели солнца. С точки зрения западных дипломатов двор простого московского плотника или уличного торговца был роскошью, доступной разве что королям, в крайнем случае, герцогам. Ведь в этом доме было невиданное для центра западных городов диво — сад. С тенистыми деревьями, кустами сладкой малины, пением птиц на деревьях. А что уж говорить о разместившейся в саду баньке! На Западе не только не имели такой роскоши у себя дома, но и не стремились иметь. Начальник Афанасия Ивановича по дипломатической линии, думный дьяк Посольского приказа Василий Яковлевич Щелкалов однажды разъяснил Власьеву нелюбовь католиков к баням. Трудоголик и книгочей Василий Щелкалов прочел в старинной книге, будто некогда в Древнем Риме был блуд великий, а язычники — и мужчины, и дамы замужние, и девы невинные — вместе мылись в огромных банях, термами именуемых. И был там разврат. (Афанасий Иванович при этих словах шефа подумал: «Странные какие-то были римские язычники. В банях нормальные люди моются, а грешить удобнее в опочивальне».) Христианская церковь блуд римских язычников осудила. А непопулярными, в результате, стали и сами бани.
С последним Афанасий Власьев должен был согласиться. Будучи в столице Священной Римской империи германской нации, он поразился красоте местных знатных дам. И талии осиные (не то, что у московских толстушек!) и грудь наполовину обнажена, и для лица румян не жалеют, и драгоценностями щедро себя украшают… А раскованны-то, глазками стреляют, будто и не замужем. А уж шутки их пришельцу из скромной Руси казались просто предложением предаться греху. Но вот запах от большинства этих прекрасных австриячек шел такой, что Афанасий Власьев, несмотря на длительное воздержание, случившееся из-за долгого пути, твердо решил хранить верность супруге. Хоть и снилась ему потом одна кокетливая графиня несколько ночей подряд…
Знал думный дьяк и цену, которую платили москвичи за такую роскошь, как собственный двор. На Западе сначала строили город, затем обносили его крепостной стеной. На Руси все было наоборот: строили Кремль, а вокруг — деревянные домишки. При приближении врага горожане брали все ценное, и спешили под защиту стен Кремля, а их домишки и бани временно становились добычей агрессоров. Афанасий Иванович помнил, как во времена его детства, в царствование Ивана Грозного, крымский хан Девлет-Гирей, воспользовавшись тем, что русская армия была занята Ливонской войной, прорвался к Москве и сжег деревянный город. Москвичи, впрочем, сильно скорбели о погибших, и не очень горько — о потерянной недвижимости: древесина была в то время очень дешева, и за три рубля запросто можно было купить разборный деревянный дом, причем продавец за эту сумму еще и собирал строение в указанном месте…
Так москвичи жили в постоянной опасности до начала правления царя Бориса. Собственно, править Борис начал еще в царствование сына Ивана Грозного, Федора Иоанновича. Тот, человек болезненный и богобоязненный, сам переложил государственные дела на брата своей жены Ирины (в девичестве Годуновой) и целыми днями предавался молитвам. Борис же приучал москвичей к каменному строительству, а чтобы враг не разорял каменных палат, тряхнул государственной мошной и построил вокруг Москвы огромную крепость — Белый город, а потом и гигантский земляной вал. Теперь, прорвавшиеся в 1591 году к Москве ордынцы хана Кази-Гирея, лишь издали взирали на мощные укрепления, не решившись даже приблизиться к ним, и ушли в свои степи, что называется, несолоно хлебавши.
Афанасий Иванович, отправившись в Кремль, пошел пешком, не взяв с собой оружия: с оружием входить в Кремль просто не дозволялось, да и мороки с тем, куда деть коня было бы немало, а от дома думного дьяка до Кремля было недалеко. Вид Афанасий Иванович без оружия имел совсем негрозный, но горделиво шел по деревянному тротуару, а мастеровые и торговцы торопливо уступали ему дорогу: одни узнавали думного дьяка, другие просто видели, сколь богат наряд важного господина.
