Понсон Террайль - Тайны Парижа
– А еще? Марта вздрогнула.
– Больше никто, – вздохнув, ответила она.
– Сударыня, – прошептал Мартин, все сильнее волнуясь, – я не более как бедняк, но вы были добры к моим детям, как наша святая покровительница Дева Мария, и я убью, как собаку, того, кто не окажет вам должного почтения, но зато я буду нем, как могила, если вам нужен преданный друг.
Марта пожала руку Мартина.
– Друг мой, – сказала она, – у вас благородное сердце, и если бы я нуждалась в поверенном, то, конечно, выбрала бы вас. Но, – прибавила она разбитым голосом, – у меня нет более тайн…
– Сударыня, – умолял стражник, – именем Неба молю вас, скажите мне правду! Любили ли вы когда-нибудь?
При этих словах Марта задрожала, подобно сухим листьям, гонимым осенним ветром.
– Ах, молчите, молчите! – прошептала она взволнованным голосом. – Молчите!
– Радость не убивает, сударыня.
У Марты закружилась голова.
– Радость… – сказала она, задрожав. – Для меня нет более радости.
– Может быть.
Госпожа де Рювиньи, вероятно, забыла, что имеет в качестве поверенного бедного стражника, или же слепо и безгранично верила ему; как бы то ни было, но только она прошептала:
– Он умер.
– Умер, говорите вы? – перебил ее Мартин, вдруг отчасти угадавший правду.
– В Африке… на войне, – сказала Марта чуть слышно.
– Сударыня, – пробормотал Мартин, – я был солдатом и, как видите, жив, не правда ли?
– Да, – сказала она с грустью, – ну, так что же?
– Ну, и меня приняли за мертвого на поле битвы и известили семью о моей смерти. Сестры и братья носили траур по мне, а сельский священник отслужил мессу за упокой моей души.
– О, Боже! – прошептала Марта. – Неужели вы хотите убить меня?
– Надейтесь, – сказал Мартин, – надейтесь, сударыня…
И затем он поспешно прибавил:
– Лодка, только что приехавшая сюда…
Марта задрожала и чуть не лишилась чувств. Кровь остановилась у нее в жилах, холодный пот выступил на лбу.
– В этой лодке, – продолжал Мартин, – приехали двое…
У Марты закружилась голова.
– Мужайтесь, сударыня, мужайтесь! – бормотал надсмотрщик, – не дрожите так… один из них офицер.
Баронесса чуть не вскрикнула.
– Он дал мне вот это письмо, – докончил солдат, поддерживая ослабевшую Марту, – читайте, сударыня…
Блуждающий взор баронессы упал на подпись на письме, и она снова вскрикнула, но на этот раз от радости… это был его почерк… он не умер.
Дрожащей рукою она распечатала письмо и поспешно прочитала:
«Марта, моя любовь, моя жизнь! Бог не захотел разлучить нас… оставленный умирающим под вражеским огнем, я ожил… плененный арабами, я бежал… Ваша любовь была моим талисманом…
Марта, нежно любимая мною, мне нужно видеть вас, это необходимо, не откажите мне!..
Ваш на всю жизнь Гектор».
XI
В сердце и уме баронессы происходило что-то странное, необъяснимое.
Радость не убила ее, а уничтожила для нее все недавнее прошлое. Настоящая минута была как бы продолжением того часа, когда она в последний раз видела Гектора Лемблена перед его отъездом в Африку. Все промежуточное время как бы исчезло. И брак, и барон, и новое имя, которое она носит теперь, все это она забыла при мысли о. нем. И эта женщина, недавно слабая и которую одно слово могло убить, стояла теперь молодая и сильная, и в глазах ее светилась радость.
– Где он, где он?
– Пойдемте! – сказал Мартин, снова взяв ее за руку. – Он внизу, у подножия утеса… Он ждет вас…
Влюбленные слились в объятии. Рыбаки стражник, отошедшие на почтительное расстояние, слышали, как они произносили бессвязные слова, слышали их вздохи и рыдания…
Вдруг наступила ужасная действительность.
– Замужем! – вскричал офицер, и страшная злость прозвучала в его голосе.
Марта опустила голову и вскрикнула.
– Замужем, замужем! – повторял он с горечью. Марта вспомнила, что она уже не мадемуазель де Шастенэ, а баронесса де Рювиньи.
– Ах, – проговорила она, – простите меня, Гектор, простите меня… Но я думала, что лишилась вас навеки.
И Марта с пламенной надеждой подняла глаза к небу.
Гектор Лемблен встал молча и спокойно, как человек, твердо решившийся на что-то.
Ночь была темная. Океан бурлил у подножия скал. Дикое величие местности, отдаленные раскаты грома, свирепый рев волн – все, казалось, хотело окружить мрачной и дикой поэзией последнее свидание двух некогда обрученных.
– Марта, – сказал офицер, – женщине в восемнадцать лет, прекрасной и достойной обожания, как бы ни разбила судьба ее жизнь, все же нельзя отказываться от жизни… Прощайте… забудьте меня…
– Могу ли я жить теперь! – вскричала она.
– Ну, а согласилась ли бы ты слить в одно нашу судьбу? – страстно спросил он.
Она вздрогнула и взглянула на него.
– Хочешь ли ты, – продолжал он, – обратить наше горе в вечную радость, нашу разбитую жизнь в вечное счастье, а наши прошлые страдания – в блаженство.
– Говорите, – пробормотала она.
Он протянул руку по направлению к океану. Слабый свет мелькал на поверхности воды.
– Видишь ли ты этот свет? Это – фонарь корабля, отходящего в Африку. Видишь ли ты эту лодку? Она привезла меня одного, но может увезти нас обоих на корабль. Хочешь ты бежать со мною?
– Бежать! – вскричала она с ужасом.
– Да! – продолжал он страстно. – Мы убежим на край света, и всевидящий Бог благословит нашу любовь.
Но Марте показалось, что чья-то тень встала перед нею. Это был образ старика, одетого в траурную одежду, опиравшегося на руку молодой девушки, плачущего и молящегося: печальная чета, скорбящая и оплакивающая позор честного имени.
– Отец мой! Сестра моя! – прошептала она.
Искуситель понял, что он никогда не восторжествует над такой охраной.
– В таком случае прощайте, прощайте навсегда. Отчаливай! – закричал он рыбаку, вскакивая в лодку. – Отчаливай!
Бедный стражник взял на руки баронессу де Рювиньи и отнес ее в замок.
Никто из обитателей замка не вышел еще из кухни, где какой-то красноречивый рассказчик сообщал страшную и увлекательную легенду, а потому никто и не подозревал о тяжелой сцене, разыгравшейся на утесе. Когда служанки баронессы Рювиньи вошли в ее комнату, чтобы раздеть ее, они застали ее уже в спальне, пришедшей в сознание и лежавшей в кровати. Марта была бледна, но успела овладеть собою. Воспоминание об отце и сестре восторжествовало над любовью, а ее служанкам и в голову не могло прийти, что они чуть не лишились навсегда своей госпожи.
На другой день Марта вышла из комнаты совершенно спокойная. Она хотела забыть Гектора, любить одного мужа и искупить единственное увлечение своей молодости добродетельною жизнью и самоотвержением. Всю ночь она молилась, и молитва успокоила ее наболевшую душу и помогла забыть о горе. Она отнеслась сначала совершенно безразлично к отъезду мужа, но теперь всей душою желала скорейшего его возвращения и хотела, чтобы корабль, увезший Гектора, удалился навсегда.
