Геннадий Ананьев - Князь Воротынский
– Доверимся воле Аллаха, Справедливого, Указывающего нам верный путь. Мы не станем судить, велик ли грех на душах отступников. Отпустите гонца. – И сотнику: – Послание в Арск возьми себе. Как награду за верную службу нам, посланникам Аллаха на земле. Аминь. Слава тебе вечная, Господь наш!
Провел молитвенно ладонями по щекам. Торопясь не слишком отстать от здравицы Аллаху, повторяли ее за ханом все остальные князья и вельможи и так же богопристойно смахивали с чела своего грешные мысли. Мулла вознес хвалу Аллаху за насыщение рабов его, еще раз все провели ладонями по щекам, омыли руки над тазиками, услужливо поднесенными слугами, вмиг влетевшими в трапезную, и Мухаммед-Гирей встал.
– В путь, – повелел он. – Сейчас же. Послание в Арск ему пересказали, когда они уже выехали из коварного острога. Оно вконец разгневало его.
– Мы повелим сравнять с землей и Арск, если он станет упрямиться, и эту преступную крепость.
– Только не теперь, да продлит Аллах годы вашей жизни, – вставил свое слово первый советник. – Покарать строптивцев вы успеете, когда на трон воссядет славный ваш брат Сагиб-Гирей.
– Подумаем, – неопределенно ответил Мухаммед-Гирей. И темнику: – Но гонца и пославшего его пусть покарает Аллах сегодня же ночью. Без шума. Без крови. Но утром пусть весь город узнает о каре Аллаха.
– Будет исполнено, мой повелитель, – приложил руку к сердцу темник и осадил коня, чтобы дать нужные распоряжения верным своим нукерам.
Когда же темник вернулся на положенное ему в походе место, Мухаммед-Гирей высказал свое решение:
– Обходим стороной все остроги. Спешим в Арск.
– Да благословит Аллах светлые ваши мысли. Если Арск откроет ворота, вся черемиса падет ниц.
– Мы того же мнения.
Правобережная, так называемая нагорная черемиса и чуваши были более расположены к русским, чем к татарам. Особенно простолюдины. Властелинам же их приходилось лавировать, ведя политику по принципу: и вашим, и нашим. И их вполне можно было понять и оправдать, ибо поведи они враждебно себя с Казанью, та не преминула бы в первую очередь разорять именно их, а набеги казанцев не всегда бы простирались далеко в вотчину русского царя: хватало бы добычи поблизости. Прими правобережники сторону казанцев, несдобровать им, когда появится русская рать. Она тоже не церемонится с врагами. Вот и приходилось князьям нагорным присягать безропотно то тем, то другим, исходя из обстоятельств. И, естественно, помогать то одним, то другим.
Луговая же черемиса считала беспрекословно себя данником казанского хана, поставляла к тому же воинов в казанскую рать, а луговые чуваши больше всего отличались в судовождении, но были они и отменными стрелками из лука. Так вот и нагорье, и особенно луг могли либо принять сторону Сагиб-Гирея, либо остаться верными Шаху-Али, что весьма затруднило бы Мухаммед-Гирею исполнить свои имперские планы.
Да, их давно убеждали, что только под властью Сагиб-Гирея смогут они стать сильными, богатыми и независимыми от неверных, но этим словам и верилось, и не верилось. Не жесток ли Сагиб-Гирей? Не заставит ли в интересах Крыма воевать с Россией, а все захваченное в этой войне увозить в свою Тавриду? Недовольных же станет безжалостно карать. Вот почему крепости не вдруг открывали свои ворота пред братьями Гиреями, но прежде вели торг, чтобы, оставшись данниками Казани, иметь бы хоть какую-никакую свободу.
То, что вопреки ожиданию крымцы не грабили и не насильничали, успокаивало, особенно луговиков, по землям коих шла рать Мухаммед-Гирея, но приказ ополчаться неизвестно пока ради чего настораживал. Все повиновались, готовили к походу коней и доспехи, но ждали слова Арска и слова Казани. Готовность к походу и сече в конце концов понадобится и для схватки с самими крымцами, если к этому призовет Шах-Али.
Слух о том, что разъезд крымцев перехватил гонца в Арск, а Мухаммед-Гирей с миром отпустил его, не став даже читать письмо и выяснять, кто его послал, понесся от селения к селению, от острога к острогу. Всеми принималось это как добрый знак.
Всеми, но не князьями и вельможами того острога, откуда был послан гонец. Они вполне поняли слова крымского властелина о том, что кара отступникам перепоручена воле Аллаха. Кому не ясно, как велика в этих словах угроза. Тем более что каждый из обедавших с ханом был вправе ожидать этой кары на свою голову, ибо не стал выяснять Мухаммед-Гирей, кто послал гонца, значит, считает их всех отступниками, нарушителями клятвы, произнесенной в присутствии муллы и с положенной на Коран ладонью.
Тяжкий грех для мусульманина, если он отступил от такой клятвы. Разве так уж давно сгнил заживо хан казанский за подобное отступничество? Он тоже клялся на Коране русскому царю, что станет ему братом младшим, если тот поддержит его в скорбный час и приютит.
Впрочем, никто, кроме одного, кто и в самом деле отступил, не страшились Аллаха, а боялись братьев Гиреев, которые, как все почувствовали, не оставят без внимания измену; и вельможи, как только крымцы покинули острог, заторопились по своим делам молить Аллаха, чтобы миновала их беда. Только старейшина их, князь-воевода, а именно он хотел предупредить Арск, решил не испытывать судьбы и укрыться до лучших времен в лесной непроходимости, прихватив с собой и гонца, по его воле попавшего в смертельный переплет. Да и слуга нужен в изгнании.
Правильное решение, и оно, возможно, имело бы успех, вели князь-воевода оседлать коней тотчас же. День. Многие жители городка видели бы, что он уехал, и случись за ним погоня или слежка, не прошло бы это мимо людского глаза; он же намерился скрыться тайно, под покровом ночи, и просчитался, ибо Мухаммед-Гирей оставил в остроге не только тех, кому надлежало ополчать ратников, но еще и тех, кто должен был привести в исполнение волю Аллаха. Пришел к тому же и приказ темника покарать именно этой ночью. С вечера они выехали из острога и взяли под наблюдение все крепостные ворота. Они были уверены, что клятвопреступник-воевода попытается выскользнуть из крепости.
Впрочем, отработали они вариант и на тот случай, если бы воевода остался дома. С гонцом они тоже намеревались расправиться в его доме. Слуги Аллаха хорошо знали свое дело. Не впервые им свершать приговор своего хана, посланника Всевышнего на земле.
Ночь окутала тайной все, что произошло под ее покровом. О том, что воевода-князь выехал из острога, знали лишь его близкие слуги и стражники, охранявшие ворота и выпустившие его со слугой и заводными конями, переметные сумы которых были набиты битком. А утром те же стражники, открыв ворота, увидели лежавших на обочине и воеводу-князя, и его слугу безмятежно спящими. Верные кони их стояли рядом, словно охраняли сладкий сон своих хозяев, а вьючные кони, заботливо сбатованные, дремали, положив друг другу на крупы головы. Все это очень удивило стражников, ибо слышали они, как поскакали от ворот воевода и слуга.
