"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
И лучше всего – ему самому.
– Сколько лет вашему Зоряше? – прервал Ингвар мои мысли.
– Четырнадцать.
– Повезло! – Ингвар отбросил кость и утерся каким-то из моих рушников. – Четырнадцать, а уже князь! Мне вон скоро двадцать… кажется, а я все по полю хожу, ищу дружине чести, а себе славы…
– Но где же он? – Я наконец встала, уловив хоть одну нужную и ясную мысль. – Он был с отцом…
– Не знаю. – Ингвар встал. – Ну, пойдем искать.
Проходя вслед за ним по городцу, я старалась не смотреть по сторонам.
Везде стоял разгром.
Прямо на площади возле костров лежали разрубленные на части свиные и коровьи туши – для угощения дружины победителей. Валялись полуобглоданные кости с плохо прожаренными остатками мяса. Под ноги попадались то осколки посуды, то сломанные ковши, то рваные рушники и клочки сорочек, которыми перевязывали раны.
Под стеной я увидела несколько мертвых тел – тех, кто погиб уже в городце.
Не думаю, что прибежавшие сюда зоричи сильно сопротивлялись, но свалка была. Тела лежали в куче, и не сразу удавалось опознать в них бывших людей – лишь случайно бросались в глаза то рука, то нога, а порой даже трудно было понять, что это такое…
Ну, хватит. Это все уже не важно.
Я попросила Ингвара сперва поискать Зоряшу среди пленных. К счастью, именно там мы его и нашли, и мне не пришлось осматривать убитых.
Ингвар послал хирдманов принести тело Дивислава. Они это исполнили, отыскали даже нашего «ратного чура».
Ингвар делал все, о чем я его просила, и мне даже было трудно поверить, что он и принес в мой город смерть и разорение.
Меня тогда поразило, как спокойно и деловито держались его люди. Они ели наше мясо и пили стоялый мед из наших погребов, поставленный лет двадцать назад еще моим покойным свекром, с таким же удовлетворением, как мужики пили квас, придя с пашни или покоса. Они смеялись, перевязывая раны себе и друг другу. Они были точно такими же, как хирдманы моего отца. Даже общались на той же смеси северного языка и славянского, только выговор у них был другой – южный, полянский.
Тело мужа отнесли в баню.
Я нашла Держану, мы отыскали еще несколько женщин и занялись делом.
Раздели…
Снимать кольчугу нам помогал кто-то из Ингваровых хирдманов… я потом сообразила, что это был Хрольв, но тогда я еще ни с кем из них не была знакома.
Кольчуга никак не снималась, хоть плачь. Ее и с живого-то совлечь не так легко, а тем более – с мертвого, уже не способного исполнить «пляску конца битвы» [115], как это называли в дружине моего отца и Вальгарда.
На теле моего мужа были две страшные раны от копья. Разбитые железные колечки глубоко вдавились в кровавую плоть…
Когда мы наконец, плача от горя и безнадежности, стянули кольчугу и стали резать окровавленную кожаную рубаху и сорочку, у меня вдруг все закружилось перед глазами и ослабели ноги…
Не помню, как я упала.
Очнулась я, лежа на той же укладке у себя в избе.
Уже было темно, горели лучины, несколько мужчин сидели у стола и толковали о чем-то. Я видела только черные спины и головы. Мне казалось, я проспала сто лет, и я почти не удивлялась, что ничего не понимаю: кто эти люди, почему они здесь? Смутно помнилось что-то ужасное, но оно казалось таким далеким, что на миг я даже почувствовала себя спокойно и уютно.
А потом ощутила, что моя сорочка ниже пояса мокрая и липкая. Под подолом поневы темнели кровавые пятна…
Так я узнала, что во мне все же рос новый побег Дивиславова рода, которому не суждено было проклюнуться на белый свет.
Кое-как я встала и пошла обратно в баню.
Тело мужа уже было обмыто и одето в погребальную белую сряду. Только тут я сообразила, что мне тоже нужно сменить сряду на «печаль». Отцвела я, молодуха, не успев расцвести, как следует…
И я тогда подумала: а чего ты хотела? От гнева богов не уйти.
Держана причитала, и другие женщины плакали по своему князю, но я никак не могла: меня будто камнем придавило.
Я чувствовала только тупое удивление и усталость. Смотрела в его застывшее лицо и молчала.
Если бы он знал… если бы я рассказала ему, пока было не поздно…
Может, он не стал бы брать меня в жены, и гнев моих чуров не настиг бы этот ни в чем не повинный город.
Но в дни перед свадьбой мне это не пришло в голову – уж слишком я была удивлена оборотом дела.
А теперь… я виновата перед ним, но исправить ничего уже нельзя.
В следующие дни мы готовили погребение.
Уцелевшие ратники ополчения разбежались, да и наших убитых надо было хоронить. Распоряжался всем Свенгельд. Видно было, до чего он привычен к этому делу. Краду для Дивислава тоже готовили его люди. Причем они сами знали, как это делается, хотя русь своих хоронит иначе.
Если бы кто-то сказал, что я должна последовать за мужем в Закрадье, я бы не огорчилась.
А куда еще идти мне, отмеченной Навью?
Но ничего такого не ожидалось. Ингвар сказал, что заберет меня с собой в Киев.
Даже погребальные жертвы на краде приносил Свенгельд. Зоряша только стоял рядом. Он был бледен как смерть и казался моложе своих лет. Я старалась на него не смотреть.
Ингвар объявил отрока наследником Дивислава с обязательством почитать его, Ингвара, как родного отца, платить ему дань и участвовать с дружиной в его походах, если он того пожелает. Эту дань предписывалось пока отсылать в Киев, а позже, когда Ингвар переедет жить в Волховец – туда.
Отныне зоричи были включены в державу волховецких князей, а Ульву принадлежала власть над всем Приильменьем.
Для охраны торговых путей и взимания сборов с купцов Ингвар оставил своих людей. Иных юному князю зоричей набирать и вооружать не разрешалось. Возглавляли дружину двое верных Ингвару хирдманов: Гудмунд и Сорогость.
Уцелевшие старейшины зоричей, стоявшие вокруг пылающей крады, а затем восседавшие на поминальном пиру, выглядели мрачно, что и было понятно: им приходилось идти под руку к ненавистным варягам, на деле – к тому самому Ульву конунгу, с которым они столько лет враждовали.
И все же Ингвар обошелся с ними не самым суровым образом. Он ведь мог вовсе истребить княжеский род и всю племенную старейшину, но позволил потомкам Зори-князя выжить и даже сохранить власть. Мог бы нахватать в гнездах вдоль Ловати полона, сколько получится, и продать на Волжский путь, получив огромные деньги прямо сейчас. И я знаю, что такие предложения кое-кто из дружины ему делал. Но он предпочел прирастить за счет земли зоричей свою будущую волховецкую державу и тем увеличить ее мощь. Он понимал, что это далеко не конец его свершений.
Я думала, что теперь Ингвар уведет дружину на Нарову – искать мести за смерть Вальгарда. Правда, не верила, что он ее найдет: ведь близка была зима, и лиходеи наверняка уже убрались за море.
Пока устраивались дела в Зорин-городце, Ингвар съездил к отцу в Волховец: известить о своей победе и договориться насчет кораблей и дружины из Ладоги.
Вернулся он дней через десять.
В княжьей избе в тот вечер был большой шум и попойка до утра.
Оказалось, что Ульв конунг и его родич Хакон ярл уже давным-давно послали корабли к устью Наровы – сразу же, как хитрый Ранди Ворон весной отправил им весть, что Мистина умыкнул дочь Вальгарда и везет в Киев! Уж конечно, Ульв конунг лучше меня понимал, что такие дела надо делать летом, а не дожидаться первого снега. Его родич Фасти привез в Волховец два десятка мечей, захваченных у викингов, а Ингвар доставил их сюда, чтобы взять в Киев и показать Эльге.
Не головы же было тащить!
Теперь она будет знать, что месть за ее отца свершена.
Мне бы тоже следовало этому радоваться – ведь Вальгард был и моим близким родичем. Но меня неприятно поразила эта предусмотрительность Ульва конунга. Он как будто знал все заранее.
