Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 14
Поспешные приготовления к неожиданному празднику были вскоре окончены, и во дворец начали съезжаться званые гости, большую часть которых составляли люди, всегда готовые повеселиться, хотя и не столь охотно откликавшиеся на зов долга. Тут были юноши из знатных фамилий; были также, как это часто водится в свете, и такие, кто родовитостью похвалиться не мог, кому талант, наглость, живость ума и страсть к игре открывали путь к сердцам высокопоставленных прожигателей жизни. Герцог Бакингем покровительствовал людям такого разбора, и число их на сей раз было весьма значительно.
Вино, музыка и азартные игры сопровождали, по обыкновению, празднество во дворце герцога. Разговоры отличались таким острословием и пересыпались такими пряными шуточками, каких наше поколение не позволяет себе, не испытывая к ним вкуса.
Герцог в тот вечер в совершенстве доказал свое умение владеть собою: он шутил, острил и смеялся со своими друзьями, но внимательное ухо его чутко прислушивалось к самым отдаленным звукам, которые могли бы означать начало осуществления мятежных замыслов Кристиана. Время от времени ему казалось, что он слышит такие звуки, но они вскоре стихали без всяких последствий.
Наконец, уже поздно вечером, Джернингем доложил о приезде Чиффинча из дворца. Этот достойный господин тотчас вошел в залу.
— Произошли странные вещи, милорд, — сказал он. — Его величество требует, чтобы вы немедля явились во дворец.
— Ты меня пугаешь, — ответил Бакингем, вставая. — Надеюсь, однако, ничего не случилось… Его величество здоров?
— Совершенно здоров, — ответил Чиффинч, — и желает сейчас же видеть вашу светлость.
— Это приказание неожиданно для меня, — сказал герцог. — Ты видишь, Чиффинч, мы тут изрядно повеселились, и я не могу в таком виде явиться во дворец.
— О, вы отлично выглядите, ваша светлость, — заметил Чиффинч, — и потом вы же знаете снисходительность его величества!
— Ваша правда, — сказал герцог, весьма встревоженный таким неожиданным приказом. — Верно, его величество удивительно милостив. Я велю подать карету.
— Моя ждет внизу, — ответил посланец короля, — мы сбережем время, если ваша светлость соблаговолит воспользоваться ею.
Не имея больше предлогов для отказа, Бакингем взял со стола бокал вина и попросил всех друзей своих оставаться у него, сколько им захочется. Он надеется, сказал герцог, тотчас вернуться; если же нет, то прощается с ними, провозглашая свой обычный тост: «Пусть каждый из нас, коли не будет повешен, явится сюда в первый понедельник будущего месяца!»
Этот постоянный тост герцога касался многих его гостей, но теперь, произнося его, Бакингем со страхом подумал, что будет с ним самим, если Кристиан выдал его. Он наскоро переоделся и вместе с Чиффинчем в его карете отправился в Уайтхолл.
Глава XLV
Шел пир горой; гремело в сводах эхо
Застольных криков, слитое со звоном
Поющих струн; там золото игрок
Швырял судьбе в веселье бесшабашном —
И, проигравшись, так же хохотал:
Придворный воздух выдержке научит
Верней, чем наставленья мудрецов.
«Что же вы не при дворе?»Вторую половину этого полного событиями дня Карл проводил в покоях королевы, двери которых в определенные часы открывались для приглашенных лиц более низкого состояния и куда беспрепятственно допускались пользовавшиеся привилегией entree [108] знатные дворяне и придворные чины — одни по праву рождения, другие по должности.
Карл отменил большую часть строгих правил, которые ограничивали доступ ко двору при других королях, что снискало ему популярность среди подданных и отдалило падение его рода до следующего царствования. Он знал добродушное изящество своих манер и полагался на него, часто не зря, желая сгладить дурное впечатление, производимое другими его поступками, которых не могла оправдать ни его внешняя, ни внутренняя политика.
Днем король часто прогуливался по городу один или в сопровождении кого-нибудь из придворных. Известен его ответ брату, считавшему, что так открыто показываться на людях значит подвергать себя опасности: «Поверь мне, Джеймс, — сказал он, — никто не убьет меня, чтобы сделать королем тебя».
И Карл свои вечера, если не посвящал их тайным забавам, часто проводил среди людей, имеющих хоть какое-нибудь право на доступ в придворные круги. Так проводил он и вечер того дня, о котором мы ведем рассказ.
Королева Екатерина, примирившись со своей участью или покорившись ей, давно уже не выказывала каких-либо признаков ревности; по-видимому, она стала настолько чужда подобной страсти, что без неприязни и даже благосклонно принимала у себя герцогиню Портсмутскую, герцогиню Кливлендскую и других дам, также притязавших, хоть и не столь откровенно, на честь принадлежать, по крайней мере в прошлом, к числу фавориток короля. Весьма большая непринужденность царила в этом своеобразном обществе, которое украшали своим присутствием если не самые умные, то по крайней мере самые остроумные придворные, какими когда-либо был окружен монарх; многие из них были товарищами Карла по изгнанию и делили с ним нужду, превратности судьбы и веселые забавы, — поэтому они приобрели своего рода право на некоторую вольность в обращении с ним, и добродушный король, вернув себе престол, не сумел, да и не мог, даже если бы захотел, запретить им это. Впрочем, Карл был далек от таких намерений; его обращение с людьми ограждало его от всякой навязчивости, и для внушения должного уважения к себе он никогда не пользовался иными средствами, кроме быстрых остроумных реплик, на которые был мастер.
В этот раз он был особенно расположен веселиться. Погребальный звон по майору Коулби, умершему столь странным образом в его присутствии, все еще стоял в ушах Карла, укоряя его в пренебрежении к старому слуге, который всем пожертвовал для своего государя, — и огорченный король глубоко скорбел о покойном. Но в душе он считал свою вину заглаженной освобождением Певерилов и был очень доволен своим поступком не только потому, что совершил доброе дело, но и потому, что ему удалось это сделать весьма искусным образом, вполне извинительным, принимая во внимание все стоявшие на пути трудности, — как бы сурово ни осуждал его за это Ормонд. Король почувствовал удовлетворение, когда услышал о волнениях в городе и о том, что некоторые наиболее исступленные фанатики по чьему-то призыву собрались в своих молитвенных домах, чтобы дознаться, как выражались их проповедники, до причин гнева господня и осудить вероотступничество двора, судей и присяжных, которые покрывают и оберегают от заслуженного наказания вероломных и кровожадных покровителей папистского заговора.
