"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Сидя среди других боярских жен и дочерей, Витляна слушала про стойкую девицу Иустину, которая и сама не поддалась диавольским обольщениям, и обратила к вере волхва Киприана. Замечала, что на нее косятся.

– Аглоед этот – будто Гостята Вуефастич, – шептала соседке Ведомира, одна из младших дочерей Острогляда. – И собой хорош, и родом родовит, и достатками богат.

– Да не он же кого обольстить хочет – его кто-то… – шепотом же отвечала ей подруга рядом.

– Что если эти жабы – кто-то Витлянку пытался чарами обвить? Может, в нее влюбился кто-то, хочет у Гостяты отбить?

– Чего тогда не к ней подкинули? К самому Гостяте?

– Это чтобы… чтобы Гостята наступил на тех жаб и после того ему она… ну, не девкой, а жабой казалась!

– Тьфу! – хмыкнула собеседница, а Витляну передернуло.

Не то чтобы она так уж любила Унегостя, но кому же хочется, чтобы, глядя на тебя, жених видел жабу!

Рассказом про Киприана и Иустиной отец Ставракий хотел научить женщин верному средству защиты, но вышло только хуже: по Киеву пополз новый слух.

– Бают на торгу, будто объявился в городе некий греческий волхв, служитель Аполлона и Деметры, имеющий тучу бесов в услужении, и наслал чары на Витляну, чтобы ее от Унегостя Вуефастича отбить и обратить любовь ее к иному жениху! – рассказывала дома Влатта.

– Какому же иному? – изумилась Фастрид. – Разве к ней еще кто-то сватался?

– А заморскому царевичу какому-то, Иглоеду.

– Чего? – Торлейва аж перекосило.

– Иглоеду! За что купила, за то продаю!

– Вдвоем орудуют – царевич Иглоед да бес Ортомид! Ётуна мать!

Идти к Мистине с такой нелепицей Торлейв постеснялся, но тот уже прослышал о греческом волхве Куприяне от своих женщин. Давать веры этим слухам он не хотел: обычный торговый обоз из Царьграда еще не пришел и ожидался месяца через два, а иначе как тот волхв мог бы сюда добраться? На змее огненном верхом? Но тревога не давала Мистине смеяться: речь шла о собственной дочери-невесте, в эту пору девушка уязвима, как никогда. На всякий случай Мистина велел проверить, не было ли каких приезжих необычных, но все прибывшие в Киев гости и так были ему известны. Оттоновы немцы прилежно учили хазарские слова – Торлейв виделся с ними почти всякий день, – изредка бывали в гостях у Станимира или Будомира.

– Особенно друг мой Хельмо к Будомиру зачастил, – сказал Торлейв Мистине. – Полюбилось ему там.

– Не присватывается ли к Явиславе? – заметил Велерад. – Я как-то видел, он ее с игрищ на Киеву гору провожал. Вроде даже поцеловались на прощанье.

Велерад старался хранить невозмутимость, но в голосе прорывалась невольная ревность. Явислава, что ни говори, одна из лучших в Киев невест, и что же – отдать ее какому-то немцу?

– Не говорил немцам про наши дела? – спросил Мистина у Торлейва.

– Нет, их-то зачем пугать? Чтобы они потом у Оттона рассказывали, что в Киеве колдун на колдуне едет и ведьмой погоняет, и бесам полное раздолье!

Невесте полагается сидеть дома, однако теперь Витляна выходила к роще, где гуляли девушки, почти каждый вечер. Ее собственная гордость требовала показать людям, что с ней все хорошо и она нимало не боится колдовства. Но прежнего веселья не получалось. Девушки тайком ее сторонились, а однажды Градислава и Милова с Олеговой горы прямо ей сказали: ты коли просватана, так сиди дома, у нас женихов не отбивай. При этом они смеялись, но Правена шепнула Витляне: боятся, что если к тебе порча тайком прицепилась, то и на них перескочит. Страх этот был не напрасным: возглавлять девичьи круги может только самая удачливая, иначе неудача заразит всех будущих жен и матерей. И назавтра Витляна прямо объявила отцу, что в рощу не пойдет: была охота с этими увырьями круги водить!

Мистина не настаивал, но еще раз отметил, что ловить слишком ученого сушильщика жаб нужно скорее. Послал Альва с гридями в Козары – привезти Рувима и еще пару самых уважаемых стариков, Давида и Хананью, кто учил вере остальных. Разговаривал с ними Альв и ясно дал понять, что в черной ворожбе лучше признаться сразу, а то придется говорить под кнутом. Хотел даже посадить их в поруб – на вразумленье и другим на страх, но Рувим вместо ответа выложил перед Альвом серебряную чашу с узорами хазарской работы.

– Откупиться хотите?

– Как мудрецы говорят: тому, кто молча терпит напрасное поношение, награда от Бога будет очень велика, – смиренно пояснил Рувим. – Обвиняя нас, ты увеличиваешь наши заслуги перед Богом, потому мы в благодарность просим тебя принять от нас этот дар.

– Мы – кто? – добавил Давид. – Мы прах и пепел, ты можешь сделать с нами что угодно.

– Свет праведных воссияет, свеча же нечестивых погаснет, так наставлял царь Шломо, – с печальным достоинством добавил Хананья.

Чашу Альв принял и жидинов отпустил; передавая дар воеводе, заметил, что, похоже, эти ни при чем. В это же время воеводские отроки обыскали дома в Козарах – искали греческие писания, но не нашли ничего такого. Во всех найденных пергаментных свитках Торлейв и Патрокл, взятые для совета, не нашли ни одной знакомой буквы. Но смятение в городе только увеличилось: было ясно, что Мистина взялся за жаболова не шутя, и если бы его нашли в Козарах, весь Киев вздохнул бы с облегчением.

В воскресенье в Софийской церкви было совсем мало народа, только старшая княгиня с приближенными, зато торжок был плотно забит народом. Болтали, что волхв Куприян непременно будет в церкви, приведет беса Ортомида и вступит в бой с отцом Ставракием; другие возражали, что Ставракий и есть тот волхв, и кто ему на глаза попадется, враз упадет замертво! Было страшно, но еще пуще хотелось поглядеть на битву двух волхвов.

Вся Предславова чадь явилась на пение [640], показывая веру, что Господь от черных чар оградит. Взглянув на женщин, Хельмо заметил, что Явислава ему подмигивает и украдкой делает какой-то знак. Не поняв знака, он, однако, насторожился и, когда служба закончилась и народ остался на торжке посудачить, подошел. Выбрал случай, когда Будомир и Святожизна разговаривали с кем-то другим, и с вежливым поклоном приблизился к Явиславе.

– Прибегала Будица, ведунья Станимирова, – торопливо шепнула девушка. – Говорит, ей весть принесли, что ее воеводы подозревают. Всех волхвов, говорит, допрашивать будут, допытывать. Вот уж до чего дошло…

В это время Святожизна повернулась, и Хельмо поклонившись ей, отошел.

– Ну, матушка! – сказал Святослав, заехав проведать Эльгу. – Тот епископ у нас шуму наделал, а этот твой Ставракий его переплюнуть решил – в волхвы подался! И мне его греческим бесом Ретомидой все уши прожужжали! Будто мало нам было своих – еще греческие понадобились!

– Хватит уже! – сердито объявила Эльга Мистине, когда сын уехал. – Найди если не волхва-жаболова, то тех бесов, кто эти слухи распускает! Языки уже пора кое-кому укоротить!

Глава 13

Княгине Эльге повиновалась сама судьба – не далее как назавтра ее воля была исполнена. На Святославов двор заявилась боярыня Улыба и объявила князю жалобу на черные чары. Вуефаст пришел с женой, но молчал, предоставив говорить ей, а та бурлила от негодования, наконец-то обнаружив источник угрозы.

– Из твоей дружины, княже, баба моего сына меньшого хочет испортить! – воинственно заявила Улыба изумленному Святославу.

Князь, как и все, слышал про жаб на щепке, но разбираться в этом полагалось Мистине с его людьми. Однако черное колдовство по тяжести приравнивается к убийству, ибо тоже посягает на чужую жизнь, а значит, жаловаться надо князю.

– Какая-такая баба?

– Звать ее Славча, она жена человека твоего, бывшего сотского, Хрольва.

– Славча на Гостяту порчу навела? – удивился Святослав.

Эти слухи до него не доходили.

В гриднице в это время были Хавлот и Болва, которым Славча приходилась тещей; в изумлении переглянувшись, они встали.

– Ты чего такое говоришь, боярыня? – сказал Хавлот. – Не занимается Славча такими делами!