Александр Дюма - Две Дианы
Это были Карл Лотарингский и Екатерина Медичи. Екатерина Медичи, никому не прощавшая зла и затаившаяся было поначалу, неожиданно пробудилась от своего недолгого сна. Толчком к этому послужила Амбуазская смута.
Все растущая злоба против Гизов толкала ее в бурное море политики, и за эти семь месяцев она уже успела заключить тайный союз с принцем Конде и Антуаном Бурбонским и даже – опять же тайком – помирилась со старым коннетаблем Монморанси. Во имя одной ненависти она забывала другую.
Но Гизы тоже не дремали. Они созвали в Орлеане Генеральные штаты и обеспечили себе этим преданное большинство. На созыв Генеральных штатов они пригласили короля Наваррского и принца Конде.
Екатерина Медичи тут же поспешила предупредить их о грозящей им опасности, но, когда кардинал Лотарингский именем короля обещал им неприкосновенность, оба они все же явились в Орлеан.
В первый же день их приезда Антуан Наваррский был подвергнут домашнему аресту, а принц Конде брошен в темницу. Затем особо назначенная комиссия рассмотрела дело Конде и под давлением Гизов вынесла ему смертный приговор.
Для приведения приговора в исполнение не хватало только подписи канцлера л’Опиталя.
И в этот поздний час, 4 декабря, должно было решиться, кто возьмет верх: либо партия Гизов во главе с Франциском и Карлом Лотарингским, либо Бурбоны, которыми тайно руководила Екатерина Медичи.
Судьба тех и других была в слабых руках этого задыхающегося от боли венценосного юноши. Если Франциск II протянет еще хоть несколько дней, принц Конде будет казнен, короля Наваррского подколют в какой-нибудь драке, Екатерину Медичи вышлют во Флоренцию, и благодаря Генеральным штатам Гизы станут безграничными властителями, а может быть, и коронованными повелителями.
Если же молодой король умрет раньше, чем оба его дражайшие дядюшки избавятся от своих врагов, то борьба возобновится, но при обстоятельствах, далеко не благоприятных для них.
Таким образом, в эту холодную декабрьскую ночь Екатерина Медичи и Карл Лотарингский не находили себе места от беспокойства. Впрочем, волновала их не столько жизнь или смерть молодого короля, сколько собственная победа или поражение. Одна лишь Мария Стюарт, самоотверженно ухаживая за своим любимым супругом, не ломала себе голову над тем, что сулит ей будущее.
Но не следует думать, будто взаимная глухая ненависть Екатерины и кардинала хоть в какой-то мере отражалась в их поведении или в словах. Напротив, никогда они не были столь учтивы и столь благожелательны друг к другу, как сейчас.
И как раз в ту минуту, когда Франциск заснул, они, давая пример нежнейшей дружбы, вполголоса делились своими заветными, задушевными мыслями. Оба они придерживались правил итальянской политики, образчики которой мы уже видели в действии: Екатерина, как всегда, скрывала свои тайные мысли, а Карл Лотарингский, как всегда, делал вид, будто он ни о чем не подозревает.
Так они и беседовали, уподобившись двум шулерам, которые играют по-своему честно, хотя и пользуются краплеными картами.
– Да, государыня, – вздыхал кардинал, – да, этот бестолковый канцлер л’Опиталь упорствует в своем нежелании подписать приговор принцу. До чего же вы, государыня, были правы, когда полгода назад открыто противились его назначению вместо Оливье!
– Разве так? И нет иной возможности преодолеть его сопротивление? – спросила Екатерина, которая сама же внушила л’Опиталю мысль об этом сопротивлении.
– Я его запугивал, я перед ним заискивал, я всячески его улещал, – уверял Карл Лотарингский, – но он остался непреклонен.
– Но почему не воздействует на него герцог?
– Ничто не может стронуть с места овернского мула! К тому же мой брат объявил, что не намерен вмешиваться в это дело.
– В этом-то и главное препятствие! – заметила Екатерина, с трудом скрывая свою радость.
– Но есть один способ, которым можно обойти всех канцлеров мира.
– Есть способ? Какой же?
– Дать подписать приговор королю!
– Королю? Разве король имеет на это право?
– Да, и в крайнем случае мы к нему прибегнем.
– Но что скажет канцлер? – заволновалась Екатерина.
– Поворчит, по своему обыкновению, погрозит, что вернет печать… – спокойно ответил Карл Лотарингский.
– А если он действительно вернет ее?
– Тем лучше! Помимо всего, мы еще и избавимся от крайне неприятного надзора!
Помолчав, Екатерина спросила:
– Когда, по-вашему, должен быть подписан приговор?
– В эту же ночь, государыня.
– А когда он будет приведен в исполнение?
– Завтра.
Королеву бросило в дрожь.
– В эту ночь! Завтра! И не думайте об этом! Король болен, слаб, он в полузабытьи, он даже не способен понять, чего вы от него требуете…
– Для того чтобы подписать, понимать не нужно.
– Но он же пера в руке не удержит!
– Его руку можно направить, – продолжал Карл Лотарингский, наслаждаясь ужасом, который сквозил во взгляде его любезной собеседницы.
– Прислушайтесь к моему совету, кардинал, – многозначительно проговорила Екатерина. – Конец моего несчастного сына ближе, чем вы предполагаете… Знаете ли вы, что мне сказал Шапелен, главный врач? Чудом будет, если он доживет до завтрашнего вечера!
– Тем больше причин у нас поторопиться, – холодно заметил кардинал.
– Хорошо, но если Франциска Второго завтра не станет, на престол взойдет Карл Девятый и регентом при нем будет, вероятно, король Наваррский. Какой страшный счет он предъявит вам за позорную гибель своего брата! Не придется ли вам на себе узнать, что такое суд и приговор?
– Э, государыня, кто ничем не рискует, тот никогда не выигрывает! – горячо воскликнул раздосадованный кардинал. – И потом, кто знает, будет ли Антуан Наваррский регентом? Кто знает, не ошибся ли этот самый Шапелен? Король-то все-таки жив!
– Тише, дядя! – замахала руками Мария Стюарт. – Вы разбудите короля… Глядите, вы же его разбудили…
– Мари… Где ты? – раздался слабый голос Франциска.
– Я здесь, рядом с вами, государь.
– Как тяжело… Голова как в огне… А в ухе будто все время кинжалом вращают. Эх, все кончено, со мною все кончено…
– Не говорите так! – разрыдалась Мария.
– Бедная, милая Мари! А где Шапелен?
– В соседней комнате. А здесь ваша матушка и мой дядя кардинал. Хотите на них взглянуть?
– Нет, нет, только на тебя. Мари… Повернись немного в сторону… Вот так… Чтобы мне хоть разок еще поглядеть на тебя…
– Мужайтесь, – заговорила Мария, – бог милостив…
– Тяжело… Я ничего не вижу… плохо слышу… Мари, где твоя рука?..
