Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская
Все присутствующие стали тотчас же рассуждать, как все устроить, и наконец решили, что появление принцессы на адмиральском корабле эскадры может подать повод к различного рода предположениям и подозрениям.
Орлов, поддерживаемый Диком, при молчании или холодном согласии на все контр-адмирала решил следующее: устроить на другой же день учение и маневры эскадры; принцесса явится на корабль Грейга «Три Иерарха» под предлогом поглядеть на маневры, а затем умышленно запоздает после маневров до сумерек. Тогда священник флотской церкви корабля поспешно обвенчает их.
XXIX
На другой день все народонаселение Ливорно было на ногах.
Везде прошла молва, что после полудня будет в порту зрелище. Ливорнцы знали русского вельможу как большого затейника на всякие празднества и зрелища.
За несколько месяцев перед тем Орлов заказал итальянскому художнику большую картину, долженствовавшую изображать его подвиг при Чесме.
Живописец взялся написать, но через несколько времени доложил Орлову, что ему нужно видеть не только движение кораблей на море, пальбу и дым, но необходимо видеть в натуре и то, что составляет главную отличительную черту подвига героя.
При Чесме был сожжен весь турецкий флот, а такой пожар корабля на море представить себе, конечно, очень мудрено!
Русский вельможа не задумался, и через несколько дней изумленные ливорнцы увидали такое зрелище, которого не увидишь второй раз в жизни.
После маневров, страшной пальбы, от которой заволокло дымом весь порт и чуть не весь город, два больших корабля запылали, и страшное зарево осветило итальянские берега.
Картина художнику удалась вполне. Он с изумительной точностью мог передать на полотне сожжение турецкого флота.
Эта картина, быть может, обошлась России в полмиллиона рублей. Но Орлов, подаривший России такую царицу, как Екатерина, считал себя вправе взять у той же России полмиллиона на затею.
Теперь ливорнцы, помнившие нероновскую затею Орлова, с итальянской страстью и нетерпением стремились на те же набережные. Многие садились в лодки, чтобы быть ближе к представлению, и весь город скоро очутился на берегу и в море.
Часа в два принцесса приехала в великолепной коляске и перешла в приготовленную ей адмиральскую шлюпку.
Вместе с нею сели ее приближенные и друзья: Франциска, Доманский и Шенк.
В другой шлюпке поместились вместе в полной парадной форме Орлов, адмирал Грейг и его жена. В третьей – Джон Дик с женой и друзьями.
Алина была взволнована настолько, что ее красивые руки не могли держать букета цветов, поднесенного ей женихом. Не только руки дрожали, но она не могла говорить от волнения.
Через несколько часов она будет женой того всесильного вельможи русского, который уже дал престол императорский другой женщине, бывшей тогда почти в ее же положении! Она была принцесса Ангальт-Цербстская, а Алина, помимо своего права дочери Елизаветы, законным образом и графиня Оберштейн – следовательно, тоже почти германская принцесса!
На глазах Алины было теперь не только простое празднество, но какое-то особенное торжественное зрелище. Берега и набережные города были усеяны тысячной толпой – пестрой, шумной и ликующей. Весь залив был переполнен лодками с любопытными. Вдали вся русская эскадра пестрела в бесчисленных флагах. И все эти тысячи глаз были устремлены на нее одну – виновницу этого торжества, принцессу Всероссийскую!
Вдруг грянула музыка. На кораблях раздались пушечные выстрелы как салют гостье, а в минуту приближения принцессы к кораблю «Три Иерарха» на нем вместе со звуками оркестра грянуло громогласное, долго неумолкаемое «ура!».
Принцесса взошла на корабль. Целая толпа офицеров в полной парадной форме встретила ее с командиром корабля Литвиновым во главе.
В большой каюте был уже приготовлен завтрак. После заздравного тоста в честь принцессы Орлов попросил ее на палубу поглядеть начавшиеся маневры.
Алина вышла на палубу, стала у борта корабля; за ней стали Орлов и контр-адмирал, а далее – ее друзья.
Алина раза два переглянулась с Шенком, и лицо ее говорило:
– Что, верный друг, веришь ли ты наконец теперь? Ты мечтал, чтобы я стала графиней Оберштейн, посмотри, что я такое теперь! Кто оказался прав?
Шенк понял этот взгляд любимой им женщины, и лицо его, счастливое, довольное, сияющее, отвечало Алине.
Принцесса долго, внимательно глядела на разные передвижения кораблей и наконец, вспомнив, обернулась и позвала возлюбленного поближе к себе.
Орлов приблизился.
– Когда же? – вымолвила она.
– После маневров.
– Предупрежден ли священник?
– Конечно.
– Где же он?
– Готовит все, что необходимо для обряда.
И Орлов снова отступил назад.
– Отчего вы не остаетесь около меня? – шепнула Алина.
– Вы на глазах у всех, – шепнул Орлов. – Этикет этого не позволяет.
И красавица, счастливая и довольная, снова перевела глаза на лазурное море, по которому стлался густой дым от сотен выстрелов.
Прошло еще около часа.
Уже смеркалось, и, как всегда на юге, сумерки с особенной быстротой сменили яркий день.
Вдруг среди наступившей тишины до слуха красавицы донеслось какое-то движение и шум на палубе. Она оглянулась. Командир корабля выстраивал на палубе, как бы отделяя весь корабль от кормы, где была принцесса, два ряда солдат под ружьем.
Алина не удивилась и думала, что это входит в программу зрелища. Она хотела спросить что-то у возлюбленного, но, к удивлению, глаза ее не нашли ни Орлова, ни Грейга, ни консула Дика, ни двух дам, с нею приехавших.
Около нее были только ее верные друзья.
Выстроив солдат, офицер Литвинов подошел к Доманскому и Шенку и выговорил:
– Ваши шпаги…
Наступило молчание. Никто из присутствовавших не двигался. На всех лицах было написано изумление, и только лицо Шенка, более дальновидного, покрылось мертвенной бледностью.
– Ваши шпаги! – повелительно крикнул Литвинов.
Доманский и Шенк повиновались и с каким-то бессознательным движением передали свои шпаги в руки Литвинова.
– Что это? Что такое? – через силу вымолвила принцесса, невольно опираясь на борт корабля от испуга и от какого-то странного чувства – как будто боязни окончательно поверить тому, что она уже поняла. Да, она поняла! Сердце ее затрепетало; но она боится, она не хочет поверить тому, что подсказывает рассудок!
– Что вы? Вы забываетесь? – вымолвила она дрожащим голосом, и глаза ее так блеснули на этого офицера, что он всю жизнь помнил этот взгляд. Только царица, монархиня могла сказать простому офицеру эти два слова таким голосом и с таким жестом.
– Вы и ваша свита арестованы по повелению государыни императрицы! – выговорил Литвинов несколько мягче.
