Адольф Мютцельбург - Властелин мира
— Удивительная история! — через силу улыбнулся де Вирей. — Чем же она кончилась? Надеюсь, это происшествие не имело для вас неприятных последствий?
— Нет, нет. Мне просто было жаль лишиться кольца, памяти о покойном отце. Со своими пятью луидорами я отправился в Гренобль и больше никогда не слышал о человеке по имени Рабласи.
— Так! А для чего вы все это мне рассказали, позвольте спросить?
— Слушайте дальше! Иногда случаются удивительные вещи. Сегодня вечером, когда вы сидели за игорным столом, я случайно очутился за вашей спиной. Случайно мой взгляд упал на вашу шею, и я с некоторым удивлением обнаружил на ней родинку, напоминающую формой и размером ягоду земляники, причем на том же месте, что и у известного вам теперь Рабласи. Мое удивление заметно возросло, когда на вашей правой руке я заметил кольцо, удивительно похожее на кольцо моего отца. Не откажите в любезности, дайте мне посмотреть на это кольцо — так, шутки ради!
— Что за странная просьба, господин барон! — сдавленным голосом заметил де Вирей.
— Если помните, я предупреждал, что моя просьба может показаться вам странной! Больше того, мне придется настоятельно просить вас вернуть мне мое кольцо, господин Рабласи!
— Как это понимать, сударь? Как шутку или как оскорбление? — вскричал Вирей, вставая.
— Ни то ни другое! — ответил барон. — Понимайте так, как есть! Хватит притворяться, господин Рабласи, верните мне кольцо!
— И не подумаю, сударь! Что касается этого кольца, я купил его в антикварной лавке в Лионе, а что до всех ваших прочих предположений, вашего странного подозрения относительно моей персоны, к этому разговору мы еще вернемся.
— О нет, я намерен покончить с этим делом именно здесь! — энергично возразил д’Эпине.
— Ну, это переходит уже всякие границы! — сердито вскричал Вирей. — Разумеется, завтра мы поговорим с вами по-другому! А на сегодня с меня достаточно!
— Нет, завтра вас, пожалуй, и след простынет!
— Ну, даже будь я тем самым Рабласи, — сказал Вирей, сверкая глазами и сжимая большой серебряный нож, лежавший на столе, — даже будь я тем самым Рабласи, разбойником и убийцей, неужели вы думаете, что я позволю вам диктовать мне ваши условия?
— А почему бы и нет? Тогда я был перед вами беззащитен, а сегодня я на всякий случай принял меры предосторожности.
С этими словами он вытащил из кармана пистолет и любовно оглядел его.
Рабласи не сводил с него глаз, едва сдерживая ярость. Наконец он взял себя в руки.
— Господин барон, — как ни в чем не бывало начал он, — жизнь некоторых людей не укладывается в привычные рамки. Известны случаи, когда волею обстоятельств честные люди становились разбойниками и убийцами, не роняя при этом своей чести, а затем вновь возвращались на путь добродетели и оказывали окружающим немалые услуги. Может быть — не поймите меня превратно, — может быть, перед вами именно такой человек. Неужели вы станете чинить ему препятствия, которые вынудят его бежать в лесную глушь и взяться за старое?
— Я не стану отвечать на этот вопрос, потому что мне нет до него дела! — сказал д’Эпине с нескрываемым презрением. — Мне нужно только, чтобы вы вернули мне кольцо!
— Ну, если это доставит вам удовольствие — извольте! — сказал де Вирей, протягивая барону кольцо. Тот, не спуская с Вирея глаз, сунул его в карман.
— А то, что вы пытались убить капитана Морреля железным прутом, поменялись с ним одеждой и выдали себя за него и по меньшей мере хотели погубить его и соблазнить его жену, — это тоже от жажды стать на праведный путь и вернуться в приличное общество, господин Рабласи? — насмешливо спросил д’Эпине.
Вирей свирепо взглянул на барона и что-то пробормотал себе под нос.
— Бред какой-то! — произнес он затем в полный голос.
— Увы, не бред, — невозмутимо возразил д’Эпине. — Недавно я познакомился с неким господином, который покровительствует господину и госпоже Моррель. Ваш план, к счастью, не удался. Правда, на вашей совести пошатнувшееся здоровье капитана Морреля. Но что вам до этого — вам, хладнокровно погубившему стольких людей!
Барону в самом деле было известно о злоключениях Морреля больше, чем друзьям капитана. В последнее время он свел знакомство с герцогом*** и узнал от него о судьбе Валентины и ее мужа.
— Я вижу, что имею дело с безумцем, сударь! — сказал Вирей, поднимаясь из-за стола.
— Вероятно, вы лучше знаете, как вам быть! — презрительно заметил д’Эпине. — Впрочем, самое лучшее в вашем положении — немедленно сдаться полиции.
— Вы собираетесь донести на меня? — спросил Вирей, сверкая глазами.
— Что я намерен предпринять — мое дело! — ответил барон, также поднимаясь и держа пистолет наготове. Другой рукой он позвонил в колокольчик, вызывая официанта.
Мгновенье Рабласи — назовем его теперь настоящим именем — глядел на д’Эпине словно тигр, готовый броситься на свою жертву. Однако время было упущено — он уже слышал шаги официанта.
— Идите, я расплачусь по счету! — сказал барон.
Рабласи пробормотал проклятье и вышел. Барон даже не взглянул на принесенный счет, дал официанту золотой и последовал за Рабласи на улицу.
На миг Рабласи остановился и обернулся, ища глазами барона. Не заметив д’Эпине, замешкавшегося в дверях, он зашагал прочь. Д’Эпине двинулся следом. По пути он встретил полицейского комиссара, которого немного знал, и сообщил, что преследует опасного преступника. Комиссар был в штатском и не вызвал подозрений у спешащего по улице Рабласи. Он присоединился к барону и велел нескольким полицейским держаться поблизости.
— Мне кажется, он направляется к донне Эухении! — сказал д’Эпине, видя, что Рабласи вошел в дом, где жила певица. — Подождем его здесь. Долго он там не задержится.
Он расположился в тени напротив дома. Комиссар зашел в подъезд разузнать, нет ли в доме других выходов, и, получив отрицательный ответ, вернулся назад. Полицейских он расставил с таким расчетом, чтобы никто не мог покинуть дом незамеченным.
Последуем за Рабласи и послушаем его разговор с донной Эухенией.
После отъезда из Берлина его отношения с певицей сложились совсем не так, как он ожидал. На союз с Рабласи Эухения решилась из ревности к Терезе, но быстро раскаялась, что зашла так далеко. Ее чистая и гордая натура была способна, пожалуй, поддаться этому чувству, но ненадолго; проникнуть в глубины ее сердца, овладеть всем ее существом яду ревности было не дано. То первое, лживое письмо, которое она послала Терезе, мучило ее совесть, и никакие усилия Рабласи не могли избавить ее от ощущения низости этого поступка. Сюда примешивалось и тревожное, пугающее чувство, что она приблизила к себе человека, к которому не питала ни любви, ни уважения, и позволила себе целиком подчиниться его воле. Ни в какое сравнение с доном Лотарио Рабласи не шел. К тому же он довольно скоро дал понять, что добивается благосклонности певицы. Насколько же несерьезны должны были быть его чувства к Терезе, если он уже теперь искал расположения другой женщины! Донна Эухения отчетливо ощущала это. Рабласи был человеком двуличным, и, что самое неприятное, познакомиться с ним было гораздо легче, чем отделаться от него.
