Эжен Сю - Парижские тайны
— Что правда, то правда, мне всегда везло. Кстати, а что стало с этим Жерменом? Где он теперь?
— Наверное, в Париже.
— Вы его больше не видели?
— С тех пор как он съехал, он ко мне на заходил.
— Но где он живет? Что делает?
— К чему все эти расспросы, сосед?
— Потому что я ревную, — ответил Родольф, улыбаясь. — И я хотел бы...
— Ревнуете? — Хохотушка расхохоталась. — Было бы из-за чего... Бедный малый!
— Нет, серьезно, соседка, мне очень важно, где я могу встретить Жермена. Вы знаете, где он живет, и, поверьте на слово, я никогда не употреблю во зло то, о чем прошу мне сказать... Клянусь, это только в его интересах.
— А если серьезно, сосед, то я верю, что вы желаете Жермену только добра, но он взял с меня слово, что я никогда не дам его адреса, и я не скажу его вам, потому что это мне невозможно... Не надо из-за этого на меня сердиться... Если бы вы мне доверили свою тайну, вы бы, наверное, похвалили меня за то, что я храню.
— Но все дело в том...
— Послушайте, сосед, раз и навсегда, не надо больше об этом. Я дала слово, и я его сдержу; что бы мне ни говорили, я отвечу то же самое: нет!
Несмотря на все свое озорство и легкомыслие, девушка произнесла последние слова так твердо, что Родольф, к своему великому сожалению, понял: от нее он так ничего не добьется. А прибегать к хитрости, чтобы застать Хохотушку врасплох, ему было неприятно. Поэтому он подождал немного и весело заговорил снова:
— Не будем больше об этом, соседушка! Черт возьми, вы так свято храните чужие тайны, что уж наверняка не выдадите свои собственные секреты.
— Мои секреты? Хотелось бы мне их иметь, наверное, это забавно.
— Как, у вас нет даже маленьких сердечных тайн?
— Сердечные тайны?
— Но разве вы никого не любили? — спросил Родольф, пристально глядя на гризетку и пытаясь угадать, скажет ли она правду.
— Как это никого? Жиродо? А Кабрион? Жермен? И вы, наконец!
— Вы их любили больше, чем меня? То есть не так, как меня?
— О господи! Нет, конечно, наверное, меньше, чем вас. Потому что мне приходилось мириться с косыми глазами Жиродо, с рыжей бородой и дурацкими шуточками Кабриона и с вечной печалью Жермена, — он всегда был такой грустный-прегрустный, этот бедный молодой человек. А с вами все наоборот, вы мне сразу понравились...
— Послушайте, соседушка, только не сердитесь, я спрошу вас как верный друг...
— Давайте спрашивайте!.. У меня легкий характер... И к тому же вы так добры, что вам сердце не дозволит спрашивать меня о том, что может меня огорчить. Я в этом уверена!
— Да, конечно... Но скажите откровенно, у вас никогда не было любовника?
— Любовники!.. Ну да, понимаю... Но разве есть у меня на это время?
— При чем здесь время?
— При том. Время — самое главное. Прежде всего, я буду ревновать, как тигрица, и без конца терзаться муками ревности. Так вот, сколько я зарабатываю? Могу я терять каждый день по два-три часа на слезы и душевные переживания? А если мне изменят — сколько горя, сколько страданий!.. Это вам для примера... Но одно лишь это так уменьшит мой заработок, что страшно подумать!
— Но не все же любовники изменяют, не все заставляют плакать своих любовниц.
— Так это еще хуже... Если он будет слишком хорошим, разве смогу обойтись без него хоть минуту?.. А ему, наверное, придется сидеть целый день в своей конторе, в мастерской или в лавке, и я буду весь день слоняться, как потерянная душа, пока он не придет... Я буду выдумывать тысячи ужасов, будто его любит другая, что сейчас он с нею... А если он меня бросит?.. А если... мало ли что еще может со мной приключиться? В любом случае я не смогу работать, как раньше... И что тогда со мной станет? Сейчас я спокойна и могу работать по двенадцать-пятнадцать часов в день, иначе мне не свести концы с концами... А представьте, что теряла бы три-четыре дня в неделю на страдания и переживания... Как бы я нагнала потерянное время? А никак... и пришлось бы мне к кому-нибудь в услужение идти. Но уж это нет! Мне слишком дорога моя свобода!
— Ваша свобода?
— Да, я давно могла бы получить место первой швеи в хозяйкином ателье, на которую я работаю... Мне бы платили четыреста франков, с жильем и едой...
— И вы не соглашаетесь?
— Конечно, нет... Я буду тогда наемной работницей, зависящей от других, а сейчас, как я ни бедна, я хозяйка в моем бедном доме, я никому ничего не должна... Я ничего не боюсь, я добра, я здорова и весела... У меня прекрасный сосед, я говорю о вас, — чего еще мне нужно?
— А вы никогда не думали о замужестве?
— О замужестве? Я могу выйти замуж только за такого же бедняка, как я. Вы видели несчастных Морелей? Видели, к чему это ведет? А, нет, пока ты отвечаешь только за самое себя, можно еще дожить...
— Значит, вы никогда не строили воздушных замков, ни о чем не мечтали?
— Нет, почему же? Я мечтаю о гарнитуре для камина... а кроме этого... о чем я еще должна мечтать?
— Но если какой-нибудь дальний родственник вдруг оставит вам маленькое наследство, ну, скажем, тысячу двести франков ренты, то для вас, с вашими пятьюстами франками, я полагаю...
— Черт возьми, наверное, это было бы здорово, но может быть и наоборот.
— Наоборот?
— Я счастлива какая есть, знаю жизнь, которой живу, и не знаю той жизни, какую мне придется вести, если я разбогатею. Вот послушайте, сосед: когда после долгого рабочего дня я ложусь в постель, когда лампа погасла и только угольки еще тлеют в моей печурке, я вижу при их слабом свете мою чистенькую комнату, мои занавески, мой комод и стулья, моих птичек, мои часы и мой рабочий стол, заваленный материей, которую мне доверили, и я говорю себе: «Наконец все это мое, и я никому за это не обязана, кроме меня самой...» Честное слово, сосед, эти мысли лениво меня убаюкивают, и я порой засыпаю гордая и всегда довольная собой. Так вот, если бы все это у меня было на деньги какого-нибудь старого дальнего родственника, я бы этим не так гордилась и не так радовалась, уверяю вас. Но смотрите, мы уже подходим к Тамплю! Признайтесь, прекрасное зрелище!
Глава V.
ТАМПЛЬ
Хотя Родольф и не разделял беспредельного восхищения Хохотушки, его все же поразил этот единственный в своем роде огромный базар с его кварталами и бесчисленными переходами. Примерно в середине улицы Тампль, неподалеку от фонтана на углу большой площади, стоял огромный деревянный павильон в форме параллелограмма с высокой шиферной крышей.
Это был Тампль.
Слева его ограничивала улица Пти-Туар, справа — улица Персэ, а замыкался этот базар колоссальный ротондой с галереей открытых аркад.
