Ефим Лехерзак - Москва-Лондон
Но это мгновение наступить не успело. До его не уснувшего еще слуха сначала донеслось вдруг из-за двери какое-то шипение. Он замер и напряженно прислушался, а потом вскочил на ноги, дулом пистолета ткнул в бок того, кого назвал Мишкой, и прошептал ему прямо в ухо:
— Тс-с-с… Очнись живее! Буди всех, да без единого звука! Всех ко мне, сюда… Туши свечу… Тс-с-с, косолапый… Отбиваемся сперва пистолетным боем, потом уж шестоперами да саблями… Тс-с-с!.. Ко мне все! Свечу… свечу-то гаси!.. Ну, дай бог удачи!..
Теперь из-за двери уже отчетливо слышались тихие, шепотом, голоса…
— Тута…
— Коли сплутуешь, башку твою оторвем тут же!
— Сохрани господь, боярин… тута… тута они… Сам еду им сюда носил… Ты бы скорее, боярин, дело-то свое делал, не то явится брат Дионисий, поднимет сполох — все пропадем!..
— Ладно… Сгинь покудова, червь Господень… А вы… чтоб тихо все было бы, без единого звука… как велел я вам… Никого не бить до смерти… всех вязать, в рот тряпку и… Ну, за мною!
Дверь с легким скрипом открылась. Привыкшие к кромешной тьме глаза стрельцов различили фигуры людей с веревками в руках — одна, две… пять… восемь…
Пистолетные выстрелы слились в один мощный залп. Дым, выедающий глаза и легкие…
Хрипы, стоны, ругань…
И — кромешная тьма…
— Мишка, притвори дверь, чтоб никто из воров не выскочил! Руби на-
смерть, коли будут рваться! Круши их черепа шестопером!
Из-за двери послышался топот многих ног и крики монахов.
— Не бегите толпою-то! — командовал кто-то. — Вставайте с факелами вдоль стены! Кто из воров выбежит оттуда — бей дубьем по копытам да вяжи! Эй, стрельцы, вас, что ли, взрывали? Да вы живы ли?
— На нас напали в обители Божьей! Отбиваемся… покуда…
— Отворите дверь! С помощью Господней управимся с татями — вся братия Чудова сейчас тута! Ну, отворяйте, служивые!
Когда дым в келье наконец рассеялся, стрельцы и монахи невольно со-дрогнулись от ужаса: в лужах крови на полу валялись пятеро людей с размозженными головами, еще четверо истекали кровью в углу под разбитым иконостасом…
Знакомый стрельцам монах, которого, как оказалось, звали братом Дионисием, отдал свой факел собрату, высоко засучил оба рукава рясы и нагнулся над кучей окровавленных тел. Раскидывая их, словно это были говяжьи туши на рынке, он наконец облюбовал какого-то чернобородого пришельца без видимых следов ранений и приступил к допросу, предварительно прижав его спиною к стене и жестко, с силой, вонзив свое колено ему в пах.
— Кто таков? Отвечай единым духом да чистую правду, иначе раздавлю!
— Ногу… ногу убери… с того места… дух заходит… да не души… ради…
— Ну!
— Люди… люди мы князя Андрея…
— Какого такого князя Андрея? Толком говори, раб Божий! Удавлю,
перекрестясь!..
— Сына княжеского… Бориса Ага…фон…ыча…
Стрелецкий начальник подскочил к допрашиваемому.
— Где князь Андрей?
— Вона… без головы… в зеленом…
Неровное пламя факелов осветило плавающее в крови тело человека
с почти полностью снесенным черепом…
— Зачем явились в обитель Божью? — продолжал допрос Дионисий.
— Стрельцов отсель выкрасть… Князь приказал… От самой Троицы
за ними гонимся… В Кремле было след утеряли…
— Зачем вам те стрельцы понадобились?
— Князей отбить… отца князя Андрея да братца его Алексея…
— Ага! — понимающе посмотрел Дионисий на стрельца. — Сталбыть, вся семейка княжеская в капкан и угодила! Кто на монастырь-то на наш перстом ткнул?
— Мних един…
— Ясно, что не Господь Бог. Какой такой мних? Имя ему?
— Круглый такой… на роже рябины…
— Эй, братья, отловите-ка поживее Мефодия — его работа! А этого татя свяжите да берегите пуще глаза — игумен допрос с него снимет да прикажет, какой казни удостоить его. Которых живых — вяжите тож. Всех в подвал каменный. Этого… безголового… князя в подвальной подклети бросьте. Покойников покуда тут оставьте да дверь притворите плотно. Игумен потом прикажет, куда их… Эй, а ты чего это, стрелец, глаза замочил? Уж не покойничков ли сих жаль обуяла?
— Одного… нашего… убили насмерть… тати проклятые… — давился слезами стрелецкий начальник.
— Ну, — вздохнул и перекрестился Дионисий, — его-то мы схороним как подобает истинному христианину и воину. Который он тут?
— Вон тот…
— Унесите его, братья, обмойте, приберите. Знаете сами, чего делать надобно… А вы, стрельцы-удальцы, Богом охраняемые да спасаемые, пойдемте-ка со мною в некое иное место… Братья, покуда не вернется наш игумен, никому по кельям не уходить. Все входы и выходы беречь неусыпно! Коли стража кремлевская явится, стрельбу в монастыре услыша, пеняйте на звон
в ушах ихних. Как дело сие обернется, игумен обучит. Давайте за работу, братья…
Дионисий привел пятерых стрельцов в покои настоятеля Чудова монастыря Левкия.
— Помолитесь за упокой души убиенного безвинно товарища вашего да переведите дух от трудов ратных. Нелегка служба-то ваша, ой как нелегка…
— А ты куда же, отец Дионисий? — спросил стрелецкий начальник.
— Дело сие таково, что надобно мне до уха игумена нашего добраться,
да побыстрее. Может, и это лыко ему в строку выйдет? — А потом нагнулся к уху стрельца и прошептал: — А ты, стрелец, и вправду не зря черным платком-то прикрываешься — уж больно на девку ядреную похож!..
— Да не одно и то ж! Ладно, ступай себе с Богом, святой отец… Вернешься, на лавку к себе приму, приголублю, чем Бог наградил… Как раз и пистолеты к тому часу заряжу…
— Эк грозен-то как… Шучу я, небось…
— А мне не до шуток… глупых к тому же…
Глава XII
Несколько дальше от Спасского моста, вниз под гору к Москве-реке, в самой стене Кремля, но особенно — в Отводной башне Константиновских ворот, разместилось в те времена знаменитое по всей Руси страшилище: тюрьмы и обширные застенки, пытошные, наводившие ужас даже на людей бесстрашных. Там начинали говорить даже камни… как уверяли потомков летописцы тех лет… Там молчали, впитывая в себя невольные человеческие исповеди, одни лишь стены…
От палат царских сюда вел тайный подземный ход — в большом государ-стве слишком много больших государственных преступников, чтобы правитель мог позволить себе удовольствие пренебречь личным участием
в допросах! И царь Иван захаживал сюда частенько…
…Когда Дионисий легкой черной тенью проскользнул в низкую боковую дверь пытошной, царь Иван, согнувшись над поставленным на колени князем Борисом, почти в лицо его гневно выкрикивал:
