Тамара Лихоталь - Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Воды! Воды! Воды!
— Братцы! Не стреляйте! — Голос русский. Оттуда, где татары, где монголы. Голос русский: — Сейчас я что скажу вам. Братцы, не стреляйте! Погодите!
Стрелки опустили луки. К городьбе шли четверо в доспехах, с саблями — таурмены. А меж ними — русский. В сермяжных портах и рваной рубахе. Теперь уже можно было достать их не то что стрелой — брошенным с маху копьем. Таурмены шли бесстрашно, а тот, меж ними, озирался опасливо. И все кричал:
— Не стреляйте! Что скажу вам!
— Говори! — приказал киевский князь.
— Великий хан Чингис вражды к вам не питает. Скорбит о том, что брань случилась между вами. Не хочет лишней крови. Велел он передать: «Разоружитесь и ступайте по домам!»
— А сам ты кто?
— Я сторожем сидел у брода. Звать меня Плоскиней.
— Зачем ты у врагов?
— Они нагрянули на брод. Убили тех, кто был с оружием, а сдавшихся в полон всех пощадили. Послушайте меня: мечи и копья оставьте в городе и идите.
— Таурмены понимают нашу речь?
— Нет, говорят со мной по-половецки.
— Тогда скажи, Плоскиня, сам-то ты им веришь?
Плоскиня осенил себя крестом:
— Как перед богом! — клялся бродник. Кто знает, может быть, и сам не ведал, что творит, а может…
А в стане ещё подумали — недолго, ещё поспорили — немного.
— Обманет хан Чингис!
— А что же делать?
— Покуда меч в руках…
— Нет, не пробиться!
— А может, Суздаль иль Ростов…
— Мы все от жажды тут погибнем. Уж лучше от таурменской сабли!
— Что ж, на божью волю! — и киевский князь приказал сложить оружье.
И тотчас побежали — без мечей, без копий, без секир, без луков и без стрел — к воде. Черпали горстями, тянули губами, хлебали, глотали, плескали — пили. Но вдоволь напиться не успели. Ринулась конница — сабли наголо.
* * *В одном переходе от Калки повстречались богатырской дружине беглецы, которым удалось вырваться. От них и узнали страшную весть.
Не бой, а бойня!
Супротив сабель — голыми руками!
Рубят, как капусту!
Идти дальше не имело смысла. Никто не попрекнул бы храбров, если бы они повернули назад, как это сделал ростовский князь, уже в пути узнавший о разгроме татаро-монголами русского войска. Но совсем рядом, в одном переходе, гибли свои — обманутые, безоружные. А у них были в руках мечи.
Конная дружина богатырей на всем скаку врезалась в противника, не ожидавшего нападения. И было смятение в стане чужеземцев и радостные крики своих:
Суздальская дружина!
Оставив безоружных, монгольская конница бросилась на дружину храбров, приняв ее за головной отряд еще одной рати русских. Так думали и свои. Чудом уцелев от резни, они теперь — все, кто был на ногах, — бежали в степь в надежде встретить и поторопить тех, кто должен был идти следом за этим головным отрядом, спасшим их от смерти.
А храбры знали, что на помощь им не придёт никто.
* * *Они погибли в бою с пришлыми чужеземцами, далеко от родной Руси, в глуби половецких степей, на маленькой речке Калке. Они полегли все, как один, но ещё долго продолжали жить.
Воскресали.
Поднимались с земли.
Садились на коней.
Брали в руки меч и копье, чтобы ехать к стольному Киеву, под которым со своими со войсками со великими стоял… нет, не Чингис-хан — имени Чингиса былины не упоминают — собака Калин царь. Калин — от речки Калки, где произошла трагическая для русских битва. Собака — по-видимому, от года Собаки, по мусульманскому летосчислению, название которого, дойдя до Руси, ассоциировалось презрительной кличкой и пристало к облику ненавистного хана.
Шло время.
«Ещё день за днем, как и дождь дождит,
А неделя за неделей, как река бежит.
Прошло поры-времечки да на три году.
А три году да три месяца,
А три месяца и ещё три дня…»
Растёрзанная Русь была залита кровью. Многие князья толклись у трона повелителя Золотой Орды, выпрашивая ярлык на княжение. А Илюша Муравленин в ответ на уговоры хана пбслужить ему бросал:
Ай, не сяду я с тобой за единый стол.
Не буду есть твоих ествушек сахарных.
Не буду пить твоих питьицов медвяных,
Не буду держать твоей золотой казны.
Не буду служить тебе, собаке Калину!
Но это всё будет потом. А пока дружина храбров ведёт свой последний бой. Илья Муравленин ещё не раз поднимет свой тяжёлый меч, ещё не раз, как вперёд махнет — станет улица, как назад махнет — переулочек. А потом упадёт он на сухую, истоптанную копытами землю в половецкой степи. И баба Лытогорка наступит каменной стопой на его молодецкую грудь и будет давить, пока не растопчет сердце. И увидит Илья: скачет сын его Сокольник с мечом в руке ему на помощь.
* * *Потеряв коней, встанут спина к спине Алёша с Торопком. За твоей спиной, как за каменной стеной. И вспомнил Алеша: «Куда иголка, туда и нитка!» И порадовался, что Торопок рядом. И пожалел, что не отослал его в Ростов с письмом к Елене.
Может быть, кому-нибудь покажется несколько странным, что именно Алёша Попович — самый младший из храбров — в этот трагический час как бы вышел на первый план. Былины, связанные с татаро-монгольским нашествием, не отводят Алёше главной роли, но ведь я не пересказываю былины — мы уже об этом говорили. Я хочу, чтобы прославленные храбры в этой повести предстали перед вами такими, какими вижу их я. В летописях говорится о том, что в битве с татаро-монголами погиб Алёша Попович со своим слугой Торопком и семьюдесятью богатырями. Именно — Алёша, и это дало мне право увидеть его так, а не иначе.
* * *Лежал Добрыня — буйна голова испроломана, могучи плечи испростреляны. Лежал Добрыня, истекая кровью в половецкой степи. А мысли его были в дальнем и давнем.
* * *Дружина вернулась из похода. Ходили на хазар. Добрыня хорошо помнит. Ведь это был его первый поход. Как он был счастлив тогда, что князь Святослав взял его с собой. Уж так старался! В бою не оплошал. Сам Святослав отметил молодого дружинника. В Киев вошли тихо. Ни в трубы не трубили, ни в бубны не били. Это только врагам сообщал Святослав наперёд: «Иду на вы!» А домой возвращался без предупреждения. Потому и не встречали. Конечно, народ на улицах бежал за конями дружинников и кричал приветы. Но вообще-то киевляне обижались на Святослава, что уходит он воевать чужие земли, а родной Киев не бережёт. Опасались, не дай бог, пока Святослав с дружиной где-то ходит-бродит, нападут степняки. Ведь так уже было. Нагрянули в отсутствие Святослава печенеги. Княгиня Ольга, Святославова мать, с внучатами едва спаслась. Умчали её тогда верные люди на челне прямо из-под носа печенежьего хана. И Киев удалось отстоять чудом. Верней, не чудом, а смелостью и смекалкой. Когда осадили степняки город, обложили так, что ни мыши не проскочить, ни птице не пролететь, одному молодому отроку все же удалось обмануть печенегов. Взял уздечку в руки и перелез неприметно через стену. Перелезть-то перелез, а вот дальше как пройти, когда кругом степняки? Тотчас увидят. Но хитрый отрок не стал хорониться. Так с уздечкой в руках и шел открыто у всех на глазах. Был он обличьем похож на печенега и говорить немного умел по-ихнему. Шёл и у них же спрашивал, не видал ли кто коня. Жаловался: у ханского брата пропал конь. Слугам велено искать его и без коня не возвращаться. Так и приняли его степняки за своего. А когда почуяли, что дело не чисто, он уже был у самого Днепра. Кинулся в волны и поплыл под водой, чтобы стрелы не достали. И дальше везло ему, повстречал одного из Святославовых воевод Претича, который с малым числом воинов шел в Киев с поручением от князя. Претич, как узнал про беду, велел трубачам громко трубить в трубы. Услыхали печенеги победные звуки труб и решили, что это возвращается из похода сам Святослав. Тут уж не до Киева им было. Самим бы спастись! Поспешно вскочили на коней и давай бог ноги.
