Юханан Магрибский - Сказка о востоке, западе, любви и предательстве
Его тело по-прежнему было мощным, но как-то раздулось и обрюзгло, положение его было неестественным, но главное — лицо. Его покрывал белый полотняный платок с прорезями для глаз, снизу из-под платка торчала, топорщась, рыжая, изрядно поседевшая борода, пепельного цвета губы и самый краешек носа. На самом платке, был начертан крест, что делало вид совсем уж жутким, и сидящий в кресле казался Изольде мертвецом. Тем страшнее было, что он порой шевелился, шумно, со свистом дышал и был её мужем.
Впрочем, едва только поняв, что в кресле сидит её Жоффри, она хотела кинуться, обнять его ноги, молить о прощении для себя и тех несчастных, ради казни которых все вышли на площадь. Она рванулась, но сир де Крайоси удержал её. На его суровом лице она прочла решимость, и, миг поколебавшись, смирилась с судьбой. И всё же самым страшным в теперешнем облике Жоффри казался ей этот платок, потому что она не знала, что он скрывал, и в мыслях её рисовались образы один омерзительней другого.
Изольда с трудом сумела оторвать взгляд он пепельно-серых губ Жоффри, затем только, чтобы дыхание из её груди вышиб вид трёх столбов с заботливо уложенным хворостом у подножий. К столбам привязаны были её подруги: совсем ещё юная Марта с ниспадающими едва не до пояса вьющимися чёрными локонами, блестящими и тугими — с нею, обнявшись, она плакала ночами, или слушала её, когда та гадала на картах… казалось, у самой Марты замирало сердце, когда вытягивала она из колоды новую карту, дополняющую сложившуюся картину, и голос её, бывало, дрожал, когда она шептала предсказания герцогине. Справа от неё с заломленными за спину руками Роза, она плакала и кричала, но, кажется, так давно, что слёзы уже не лились из её глаз, а крик перешёл в глухой хрип. Она дёргала плечами безо всякой надежды, тщетно, но отчаянно и беспрестанно, будто верёвки могут сами спасть, а судьба её перемениться. Раньше, до того как предатель Саборне учинил расправу, Роза была величественна и спокойна, в каждом её слове сквозила уверенность и волшебство, каждое её заклинание отдавалось раскатами и вселяло тайный ужас, а вместе с ним и надежду, за которую Изольда цеплялась, и которой жила все последние годы, не видя и не зная ничего другого, кроме молитв, колдовства и шёпотов о том, какое ещё злодейство сотворил её супруг. Старуха Ольдгрен была привязана к левому столбу, но она, одна из всех троих, не казалась испуганной. В какой-то миг глаза взгляды их пересеклись, и Изольда увидела в старых глазах… насмешку? Неужели ведьма так верит в своих бесов, что не боится огня? Холод пробежал по спине Изольды, и впервые мелькнула мысль — не прав ли епископ?
Марта, Роза, Ольдгрен — она звала их родными именами, будто обманывая себя, словно делая вид, что они — её фрейлины, благородные служанки. Но теперь они, с которыми вместе она колдовала, молилась, заклинала бесов и духов, огонь и воду, господа и дьявола, лишь бы жив был её муж, привязаны к столбам и хворост под их ногами уже сложен и ждёт лишь огня. Изольда поняла вдруг, что не может дышать, что грудь её сжалась и не в силах сделать ни вдоха.
Но тут Жан де Саборне вышел вперёд и прочитал со своим всегдашним горячечным восторгом напутствие и приговор. Запели славословие, рыцари пели вместе с монахами, и под торжественный гимн палач запалил хворост.
Изольда ахнула, встрепенулась, и пошла вперёд. Шарль давно уже отпустил её локоть, и она свободно сделала несколько шагов, будто заворожённая, идя к огню, словно желая самой взойти на костёр. Ещё шаг, и пламя, что разгоралось всё жарче и уже начинало подкрадываться к перепуганной Марте, тронуло бы и саму Изольду, но тут Шарль опомнился, нагнал её, хотел увести прочь, но хриплый голос остановил её:
— Пусть, — сказал живой мертвец на герцогском троне.
— Госпожа… — прошептала Марта едва слышно, и вдруг закричала, истошно и резко.
Шарль, поколебавшись, разжал руки. Тогда Изольда, судорожно схватив ртом воздух, шагнула вперёд, ещё, и…
Земля задрожала под ней, будто где-то глубоко в её недрах бил исполинский молот. Мостовая вокруг места казни вспучилась, пошла трещинами, и вдруг разом обвалилась. Сложенный костёр и Марта, пылающий хворост, и сама Изольда чуть осели, а после разом рухнули вниз. Искры столбом носились в воздухе, пламя взметнулось вверх, казалось, сам Сатана забрал к себе своих дочерей.
Пение оборвалось, раздались крики. Люди оглядывались друг на друга в замешательстве, не зная, что делать и чего ждать.
Сир Шарль де Крайоси принял решение первым. Перекрестившись, он прыгнул вслед за Изольдой в разъятую пасть бездны.
«Шагни навстречу смерти, — говорилось в записке, которую получила Изольда накануне. — Подойди к среднему столбу и спасёшься».
Народ на площади словно очнулся, зашумел, зароптал. Епископ побледнел больше обычного, его щёки вспыхнули алым, он не мог вымолвить ни слова. Рыцари встали боевым порядком, словно ожидая нападения, асиньонцы бежали прочь в ужасе. Кто-то заглядывал в яму, откуда ещё вырывались искры и пламя и дым, кто-то молился, воздев к небесам руки. Герцог же сидел в кресле, безучастный ко всему происходящему. Но вот он поднялся и заговорил сиплым, чужим голосом:
— Сатана забрал к себе своих дочерей. Пойте славу Господу! — сказал так, развернулся и медленным, неверным шагом направился ко дворцу. Никто и не подумал петь.
Однако если кто и забрал к себе герцогиню Изольду, то не Сатана, а купец Джабраил аль Самуди. Он, перепачканный в песке, земле и копоти, подхватил упавшую Изольду, увлёк её тут же прочь.
— Здесь, под землёй, — торопливо объяснял он, — старые ходы для стока вод. Их давно забросили, но не все их забыли. Как только я услышал о твоём заточении, милая, я бросил всё и ринулся назад, в Асиньону, но Лакхва слишком далеко, и вести доходят медленно. Я едва успел подготовить побег…
Он говорил, совершенно не уверенный в том, что она понимает хоть слово, потому что глаза её были расширенны от ужаса, а рука, которой она схватила его, была сведена так, что казалось это не пальцы, а когти впиваются в его плечо.
— Мы с верными людьми только разобрали свод и выбрали немного земли. Сложнее всего было рассчитать нужное место. О, какая удача, что христиане воткнули свой столб именно над ходом! Какая удача, что ты получила записку! Теперь мы бежим из Асиньоны, прочь, прочь. Он увлекал её за собою, по тёмному ходу, едва освещённому неверным светом пламенника. Но их остановил крик:
— Стой! Стой! Именем Господа, стой, отродье пекла! — кричал Шарль.
Под землёй его голос и стук сапог разносился далеко, казалось, до беспредельности, так же слышен был каждый шорох торопливых шагов Джабраила. Крики и гомон площадной толпы доносились будто сквозь толщу воды: размытые приглушённые, невнятные.
