Анри Кок - Сиятельные любовницы
Мессалине самой хотелось управлять в цирке колесницей, запряженной четверкой лошадей, привезенных из Македонии.
Она была очень искусна в управлении своими копями. Однако, однажды одна из лошадей споткнулась и увлекла других в своем падении. Мессалина так сильно была сброшена на землю из колесницы, что потеряла сознание.
Когда она пришла в себя, первая фигура, привлекшая ее внимание среди окружавших ее, была фигура консула Каийя Силлия.
Каий Силлий почитался во всей империи за прекраснейшего римлянина; можно бы предположить, судя по характеру Мессалины, что он был одним из ее любовников. Но это было бы ошибкой. Мессалина ни разу за всю жизнь не сказала с ним ни слова; Силлий, со своей стороны, находясь с нею вместе, казалось, не замечал ее существования.
Это была глухая борьба равнодушия между этими людьми. Это был с каждой из сторон расчет. Ни один не хотел сделать первого шага, дабы стать господином другого.
Стоит ли удивляться после этого, что, увидев Силлия в числе лиц, заинтересовавшихся происшествием с нею, Мессалина еще больше поразилась, узнав, что он первым бросился к ней на арену и на руках перенес ее в императорскую ложу.
Лед был разрушен: Силлий сделал первый шаг, она… второй…
Через несколько минут, удалив всех, кроме него, она быстро спросила:
— Так ты меня любишь?
— Люблю, — отвечал он.
Черты Мессалины осветились радостью. Она торжествовала.
Но эта радость была непродолжительна.
— Да, — повторил Силлий, — я люблю тебя, но я боюсь, чтобы эта любовь не значила того же, как если б я не любил.
— Почему? — возразила императрица. — Разве тебе кажется, что я нахожу неприятным сделаться твоей любовницей?
— Нет… но мне невыносимо быть твоим любовником!.. мне!..
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать… Я очень требователен, без сомнения, по я уж таков и потому так долго я избегал тебя!.. Я хочу сказать, что мне нужно все или ничего…
Все или ничего, слышишь?.. Мессалине — императрице я отдам душу… Жене Клавдия — ни волоса!..
Императрица улыбнулась.
— Ты ревнив? — заметила она.
Силлий взглянул на нее презрительно-надменным взглядом.
— Ревнив? Полно! — отвечал он. — Ревнуют к мужчине, а Клавдий не мужчина, не человек, он — скот… Нет, я не ревную к Клавдию, он мне не нравится — вот и все…
— А если я тебе сказала бы: «я требую!..»
— Моей крови, как крови Линия Вициния и многих других? Что ж… Я не дам тебе ни одного поцелуя…
— Но ты, который так громко говоришь, ты также не свободен, как и я…
— Правда, но гарантируй мне будущее, и я без размышления пожертвую тебе настоящим.
— Однако, Юния Силана, жена твоя, — прекрасна.
— Во всем мире для меня одна только женщина прекрасна: ты!
— Ты откажешься от Юнии, если я прикажу тебе?
— Завтра, сегодня же.
— А потом?
— Потом? Народ устал от ига Клавдия, пусть Мессалина, не заботясь о своем первом муже, завтра станет женой другого… женой настоящего мужчины… и завтра же народ, просвещенный этим смелым прозрением, столкнет сидящего на троне автомата.
— Чтоб возвести другого истинного мужчину… второго мужа императрицы?..
— Почему бы нет?..
Силлий так гордо произнес эти слова, что страсть, тем более пылкая, что она так долго сдерживалась императрицей к прекраснейшему римлянину, выразилась в лихорадочном восторге Мессалины.
— А! — вскричала она, сжимая ему со страстью руку, — ты прав! В тебе римляне найдут, по крайней мере императора. Ступай, скажи Юнии Силане, что она больше не жена тебе, и, клянусь богами, через неделю ты будешь моим мужем. Быть может, ты отвергнешь меня, когда падет Клавдий!.. Но какое мне дело! Раз в жизни я буду любима истинным мужчиной.
Из-за одной только гордости Силлий совершил безумный поступок, беспримерный в истории, ибо он не любил, он не мог любить Мессалину.
Несчастный! Он любил свою жену…
Между тем, следуя тем роковым путем, на котором по замечательному выражению Тацита «опасность была единственной защитой против опасности», в тот же день, вернувшись домой, Силлий объявил Юнии Силане, чтоб она немедленно отправилась к своим родным, по-тому что он разводится с нею.
Сначала она думала, что он шутит. Но видя его, бледного, но твердого, слыша его глухой, но не дрожащий голос, повторявший обыкновенную в этом случав формулу: «Иди! Я тебя отпускаю!..», Юния Силана, сдержав рыдания, рвавшиеся из ее груди, поклонилась и прошептала: «Боги да простят вам и да хранят вас, Каий Силлий!..» Она удалилась.
Со своей стороны, Мессалина не медлила и повсюду объявила, что выходит замуж за Силлия. В течение недели, протекшей со времени первого разговора, она отослала в дом своего нового супруга большую часть своих богатств, свою золотую посуду и своих невольников.
Было невозможно, чтоб происшествие, взволновавшее весь город, осталось тайной для Клавдия.
— Что это значит? — спросил он императрицу. — Меня уверяют, что вы намерены выйти замуж за Каийя Силлия?
У Мессалины был уже приготовлен ответ.
— Ваше величество не обманули, — возразила она. — Необходимо, чтобы при вашей жизни вся империя была уверена, что я поступаю так, как будто бы вы лежали в гробнице.
— А! А почему нужно, чтоб в этом были все уверены?
— Потому что мне открыто невидимым голосом, что предатели злоумышляют погубить вас. Они хотят похитить у вас власть. Но я бодрствую, и привлекая на себя и на одного из ваших врагов всю тяжесть общественного негодования, отвращаю опасность — от вашей священной особы. Вот мой брачный контракт с Силлием… Подпишите его, дабы, когда настанет время сбросить притворство, я могла бы доказать, что действовала с вашего соизволения.
Клавдий подписал. Он подписал брачный контракт своей жены с Силлием. Подумайте: внутренний голос говорил об этом!.. Мессалина играла эту опасную комедию из повиновения богам, для того чтобы спасти Клавдия!.. При таких условиях слюнявый идиот обеими руками подписал бы приказания о своей смерти, если бы ему это предложила Мессалина.
На другой день, пользуясь отсутствием императора, которого заботы о жертвоприношении призывали в Остию, за пять миль от Рима, Мессалина праздновала свою свадьбу со всеми обычными церемониями.
Вкусила ли она в объятиях прекраснейшего римлянина все то счастье, о котором мечтала?..
Желательно думать, что, по крайней мере, в эту первую брачную ночь коронованная куртизанка не покидала брачного ложа ради подражателя соловью.
Мессалина при совершении своего циничного преступления забыла только одно, что, если Клавдий был настолько глуп, чтобы простить ее, то близ него были и умные люди, которые могли не извинить ее.
