Синтия Хэррод-Иглз - Князек
Его редкостная сила и гигантский рост внушали благоговение – но ведь он еще и необычайно красив! Точеные черты лица носили печать душевности и кротости – но отнюдь не слабости. Прямые волосы были светлыми, как ячменный колос с чуть-чуть рыжеватым отливом, что необычайно гармонировало с золотистой кожей. Зеленовато-ореховые глаза его люди называли «счастливыми» – а выражение доброты и мудрости делало юношу старше своих лет. Золотого великана отличала еще и нежность.
Люди очень скоро распознавали в нем то, что всегда было ведомо зверью. Дитя, которого ни разу не укусила пчела, не цапнул лисенок, и в чьих силах было укротить любого бешеного коня или пса, превратилось в мужчину, к которому простые люди шли издалека со своими тяготами и бедами. Елизавете странно было видеть, как деревенская женщина доверяет своего захворавшего ребенка огромным ласковым рукам Джона и поднимает на него глаза, полные веры и благоговения. Чем меньше и слабее существо, тем нежнее Джон и – что удивительнее всего – он исцеляет! Он частенько снимал Елизавете головную боль и усмирял приступы удушья у маленького Пола.
В нем было истинное величие, а его богоданная красота гармонировала с необычайной физической силой. Когда он вырос, любовь матери к нему изменилась. Теперь в этом чувстве был трепет и изумление – это была страсть, которую не смог доселе пробудить в ее сердце ни один мужчина. Он был для нее больше, чем сын – и она отчаянно противилась в душе его поездке ко двору. Она не мыслила себе жизни без него, она пропадет, зачахнет...
Джон, словно почувствовав, что происходит у нее в душе, тотчас же откликнулся. Поймав ее взгляд, он тут же подошел и преклонил колено перед матерью:
– Что с тобой, мама? У тебя такое лицо...
– Я думала о завтрашнем дне, – отвечала она. – В душе трепетно надеюсь, что тебе там откажут в должности...
Необыкновенные глаза Джона изучали ее лицо:
– Я же откровенно надеюсь на это! – признался он. – Я только что говорил с сестрой…
– Скорее, это она говорила, а ты слушал. – Елизавета измученно улыбнулась.
– Она стремится ко двору всей душой. Меня восхищают ее страсть и решимость.
Елизавета попыталась скрыть удивление:
– Страсть и решимость, ты сказал? – Джон словно прочел ее мысли.
– Ты неверного мнения о Леттис, мама, – возразил он. – У нее много качеств, которых сразу не распознаешь. Смотри, отец идет...
Он торопливо поднялся, увидев приближающегося Пола. Это было какое-то стыдливое движение, и Елизавета усилием воли заставляла себя улыбаться – отец и сын стояли друг напротив друга: Пол вытянулся как струна, чтобы казаться выше, а Джон пытался как бы съежиться. Ведь оказаться настолько выше отца в какой-то мере оскорбительно для того – впрочем, как и обнаружить, что пытаешься это скрыть...
– Ты готов? – спросил Пол. – Пора начинать турнир. Джон, я полагаю, тебе лучше выступить в качестве судьи вместе со мной – ведь у тебя слишком явное преимущество перед ровесниками.
– Хорошо, отец, – смиренно ответил Джон. Он великолепно стрелял по мишени, хотя ни разу в жизни не воспользовался этим умением, чтобы убить зверя или птицу.
– Мы не станем дожидаться Баттсов, – продолжал Пол. – Ах, вот и Иезекия, и Джэн – только что прибыли. Ну, пора начинать, иначе мы не управимся до обеда.
Он направился прочь, и Джон был уже готов последовать за отцом, но тут Иезекия увидел их с Елизаветой и подошел поздороваться с ними – учтивость велела юноше помешкать. Иезекия только что возвратился из дальнего плаванья – об этом красноречиво свидетельствовала продубленная солнцем и солью кожа и покачивающаяся походка, да и с голосом своим он все еще не мог справиться: чересчур привык орать на матросов во время бушующего шторма.
– Привет, кузина! – загремел он. – Благослови Господь тебя, малышка Елизавета. Ох, Джон – Господи, ты снова вырос! А я-то думал, что я в роду самый большой – но в последние годы я перестал расти, а вот ты вымахал, словно молодой дубок! Как поживаешь?
Елизавета радостно приветствовала его. Она обожала этого огромного грубоватого моряка – и завидовала его вольной жизни. Иезекия был правнуком того самого Ричарда Морлэнда, о котором ходили легенды. Говорили, что тот трижды обошел босиком всю Англию, взял в жены дикую женщину из шотландских пустошей: никто не понимал ее языка, и детей своих она рожала словно волчица – прямо под открытым небом... Правда это или нет – никто не знал, но Иезекия был одержим страстью к странствиям, и почти всю сознательную жизнь провел в море, время от времени возвращаясь в Шоуз – поместье, унаследованное от отца. Какое-то время он энергично и добросовестно обрабатывал земли – но потом море снова позвало его... В двадцать девять лет это был высокий широкоплечий мужчина с открытой и доброй улыбкой и густейшей окладистой бородой, которую почти обесцветили ветер и солнце.
– У меня уйма подарков для тебя и для всего твоего выводка – да вот только они остались дома. Если ты пригласишь меня погостить, то завтра же поеду и привезу, – говорил он. – Слыхал, твой муж завтра уезжает в Лондон. Если ты предложишь мне на время остаться вместо него в качестве защитника и насладиться обществом женщин, то знай – я согласен!
– Ну разумеется, будь как дома, – ответила Елизавета. – Но учти: невзирая ни на какие подарки я не разрешаю тебе разбивать сердца моих девушек – знаю я вас, моряков!
Иезекия воздел к небу руки:
– Да разрази меня гром...
– Моя горничная и по сей день сходит по тебе с ума, Иезекия, – а уж когда ты привез ей из Индии гребень из раковины, она и вовсе сдурела. Поэтому помни свое обещание!
– Конечно, конечно! Ох, батюшки, да неужели это моя маленькая кузиночка Джейн? Извини, Елизавета, у меня есть для нее такая прелестная штучка – ах, я дурак, она же дома, там, где и остальное! Но ты ей обязательно скажи...
Елизавета и Джон обменялись улыбками, видя, как он заспешил прочь. Он всегда припасал какой-нибудь особенный подарочек для «тихони» Джейн. Джон собрался было уйти, но тут вперед выступил Джэн, до той поры оттесненный разглагольствующим Иезекией. Юноша отвесил поклон Елизавете и протянул Джону нечто, завернутое в ткань.
– Рад, что поймал тебя, Джон. Хотел что-то показать...
– Что это, Джэн? Я не могу долго задерживаться – меня зовет отец.
– Не догадываешься? – усмехнулся Джэн. – А что я пообещал тебе пару недель тому назад?
Лицо Джона радостно вспыхнуло, он протянул руки:
– Щенок? – он развернул ткань. Толстый и потешный серо-коричневый звереныш барахтался, поскуливал и тянулся к пальцам юноши. Найдя один, он тут же стал сосать его. Джон восхищенно прижимал к себе малыша. Довольный Джэн наблюдал за ним. Дружба между двумя юношами не угасла, несмотря на то, что Джэн теперь стал хозяином земель и у него было дел невпроворот. Но время для Джона он умудрялся находить.
