Франсиско Гальван - Изумруды Кортеса
Дерзкий ответ индейца вывел Кортеса из себя, и он приказал возвратить Сикотепека в темницу, заверив его на прощание еще раз, что в самом скором времени он умрет на виселице. Произошли все эти события в первые дни октября месяца в 1522 году от Рождества Христова.
Глава VII,
в которой рассказывается о том, что Кортес решил отложить смертную казнь Сикотепека, чтобы не усиливать возмущение в индейских провинциях, где было и так неспокойно, о добрых и дурных вестях, которые Кортес получил из Испании, и о трагических смертях, за этим последовавших
Прислушавшись к своим советникам, дон Эрнан Кортес все же не повесил Сикотепека, хотя разбойник этого и заслуживал. Альварадо, Сандоваль и брат Ольмедо, движимые различными соображениями, просили Кортеса отложить исполнение приговора. Оба капитана боялись усиления волнений в провинциях, во многих из которых туземцы были готовы поднять мятеж по малейшему поводу, как, например, в области Сочимилько, где укрывались до их поимки Сикотепек и его сообщники.
Сикотепек был из рода касиков, хотя и не самых знатных, и кроме того, у него была слава отважного воина, которую он стяжал, сражаясь с испанцами. После ареста Куаутемока он бежал в горы и совершал оттуда дерзкие вылазки против христиан. Его волосы украшало не менее десятка разноцветных лент; их количество соответствовало числу пленников, которых он живьем доставил для жертвоприношения. Христиане не могли спокойно видеть эти украшения в волосах Сикотепека и других храбрых индейских воинов: испанцев не покидала мысль о том, что каждая такая лента может быть знаком гибели их соотечественника, замученного туземцами. Впрочем, в большинстве случаев вплетенные ленты имели отношение к поимке индейца из враждебного племени, так как еще до пришествия испанцев туземцы вели между собой постоянные войны.
Итак, Кортес отложил казнь, взвесив и оценив значение той громкой славы, которой пользовался Сикотепек среди индейцев, необходимость соблюсти мир в провинциях, а также идя навстречу ходатайству брата Ольмедо, который настаивал на том, что правосудие следует вершить только после окончательного выяснения всех обстоятельств дела.
Были у Кортеса и другие резоны подождать с исполнением приговора. Дело в том, что в том же октябре 1522 года в Веракрус из Испании пришла каравелла, с которой к Кортесу были доставлены некие важные известия от императорского двора.
Корабль привез документы, утверждавшие Кортеса в чине генерал-капитана и в должности верховного губернатора Новой Испании. Это известие несказанно обрадовало всех, кто был предан Кортесу, — оказывая ему эту высокую честь, его величество император тем самым признавал заслуги доблестного конкистадора, неустанно повторявшего, что его главное богатство — добрая слава, которой он старается окружить свое имя и свои дела. Кроме того, это назначение должно было положить конец нескончаемой вражде, постоянно отравлявшей жизнь Кортесу. Речь идет о губернаторе Кубы доне Диего Веласкесе, который упорно отказывался считаться с Кортесом, держа его за предателя, узурпатора и разбойника. Теперь партии сторонников Веласкеса наконец заткнули рот — у них не осталось больше доводов против Кортеса.
Однако у всякой медали есть две стороны, и вслед за радостью нередко приходят горести. На том же корабле, что привез Кортесу долгожданное известие о пожалованной ему королевской милости, прибыли чиновники аудиенсии 6, направленные императором Карлом V для ограничения чрезмерной власти Кортеса как губернатора. Приезд этих фискальных служек был унизителен для дона Эрнана, но в присутствии своей супруги доньи Каталины Суарес он ничем не выдал своего неудовольствия и принял прибывших с достоинством и изысканной любезностью.
Это стало еще одной причиной для отсрочки казни Сикотепека: Кортес, только что произведенный в чин генерал-капитана, не хотел, чтобы экзекуция омрачила пребывание королевских посланцев в Новой Испании. Впрочем, его предосторожности оказались напрасными, поскольку все равно не обошлось без смертей, да еще каких! Сразу два важных человека расстались с жизнью при весьма неприятных обстоятельствах — происшествие, которое в глазах аудиенсии отнюдь не служило к славе Кортеса и грозило совершенно незаслуженно запятнать его доброе имя.
Дело в том, что незадолго до прибытия посланцев аудиенсии в Койоакан стало известно о смерти дона Хулиана де Альдерете, королевского казначея, которого вынужден был заместить дон Алонсо де Эстрада, уроженец Сьюдад-Реаля, один из пяти чиновников, прибывших от императора.
О кончине Альдерете ходило множество толков, и впрямь была она неожиданной и страшной: дон Хулиан умер от змеиного укуса. Надо сказать, что в этих жарких местах змеи весьма многочисленны и очень ядовиты. Однако распространялись слухи, что несчастный покончил с собой, растратив казну и не имея ни денег, ни энкомьенды, чтобы возместить недостачу. То была неправда, потому что Альдерете владел и землей, и индейцами и с честью носил свое высокое звание королевского казначея. Кроме того, смерть от укуса ядовитого гада — не самая сладкая смерть, и если бы какой-нибудь христианин и решился бы на такой страшный грех, как самоубийство, позабыв о том, что жизнь дана нам Всевышним и Он единственный вправе отнять у нас этот свой дар, то вряд ли бы он стал кончать с собой таким способом, как Альдерете, потому что есть множество ядов, от которых человек умирает легко и безболезненно.
Нашлись и такие, кто обвинял в гибели Альдерете Кортеса, и хотя их было немного, но все они являлись людьми высокопоставленными, а потому их обвинения наделали много шума. Среди таковых был Памфило де Нарваэс. Он затаил злобу на Кортеса еще с тех самых пор, когда тот нанес ему сокрушительное поражение у Семпоаля. В тот раз Нарваэс выступил против Кортеса, собираясь арестовать его по приказу дона Диего Веласкеса. В этом бою Нарваэс потерял один глаз.
Кортес имел тогда возможность повесить Нарваэса, но не сделал этого, а, напротив, помиловал его и оказал ему самый лучший прием, хотя и не позволял покинуть Веракрус, чтобы тот не начал плести заговоры. Получив новость о своем назначении и почувствовав себя более уверенно, Кортес решил, что теперь можно пригласить Нарваэса в Койоакан.
Меж тем Нарваэс и некоторые другие распространяли слухи о том, что Кортес терпеть не мог Альдерете, ибо тот был человеком Веласкеса и епископа Бургосского, и что между Кортесом и Альдерете произошла крупная ссора, причиной которой были известные обстоятельства трагического бегства испанцев из Мехико, когда наше войско понесло страшные потери. Действительно, Кортес поставил Альдерете в вину то, как он себя вел во время этого отступления, и вполне могло быть, что после этого объяснения оба затаили друг на друга обиду. В тот раз Кортес поручил Альдерете с помощью дружественных индейцев починить все дороги, разрушенные во время продвижения испанского войска к Мехико. Однако казначей не выполнил просьбу Кортеса и из восьми или десяти дорог кое-как подготовил лишь одну, что вскоре обернулось против испанцев, когда им пришлось в спешном порядке отступать из столицы. Когда наши добрались до рыночной площади, самого центра Мехико, они все еще сохраняли уверенность в своей победе. Тутто они и стали жертвами коварства мешиков, которые вначале сдавали позиции без боя, чтобы усыпить бдительность неприятеля, а затем внезапно нанесли такой мощный удар, что испанцам пришлось в спешке бежать из города. Все бы обошлось, если бы мосты на дороге были починены, как этого требовал Кортес, но один из них был полуразрушен, и мы потеряли множество солдат и лошадей. В тот день многие христиане приняли смерть в языческих капищах под ударами ножей и их еще трепещущие сердца были вырваны жрецами и брошены на идольские алтари. Даже сам Кортес чудом избежал мексиканского плена, когда его сбросили с боевого коня по кличке Ромо. Кортеса спас Кристобаль де Олеа, солдат его гвардии, отрубив индейскому воину руку, когда тот мертвой хваткой вцепился в Кортеса. Храбрый Олеа, который уже неоднократно выручал своего господина, был в той битве убит копьем, и эту потерю оплакивал не только Кортес, но и все мы, побывавшие в этой кровавой сече. Я слышал, как вечером этого страшного дня Кортес произнес:
