Валерий Евтушенко - Легенда о гетмане. Том II
Полковники управляли подвластными территориями и через полкових судей вершили суд на основании гетманских универсалов, норм обычного права, и частично Литовского Статута. Но главной их задачей являлся контроль за сбором налогов, таможенных пошлин и акцизов. На период ее создания эта система работала достаточно эффективно, так как не позникало проблем с включением населения в казацкий реестр, казаком считался каждый, кто хотел этого, более того, многих в полки зачисляли насильно, не взирая на протесты. Из-за такого формирования казацких полков они по численности существенно отличались друг от друга, самый большой, брацлавський, включал в себя 21 сотню, по тысяче человек в каждой, а самый маленький едва насчитывал тысячу казаков. Перед началом весенней кампании 1649 года к регулярным казацким полкам присоединилось много желающих поживиться за счет предполагаемых трофеев, поэтому Хмельницкий и сам толком не знал численности всех своих войск. В воспоминаниях современников фигурируют цифры от 200 до 400 тысяч, и, возможно, по состоянию на различные периоды 1649 года так оно и было.
Однако после заключения Зборовского трактата, установившего численность казацкого реестра в сорок тысяч, возникла острая необходимость в проведении новой административной реформы. Подлежал сокращению не только численный состав полков и сотен, но и само их количество.
Закрывшись в своем кабинете с недавно избранным генеральным писарем Иваном Выговским, гетман напряженно размышлял над этитими проблемами, от которых шла кругом голова.
— Посуди сам, Иван, — тяжело вздохнул он, — реестр предусматривает сорок тысяч, у нас же желающих в него попасть не менее двухсот тысяч. Ну, количество полков, допустим, мы подсократим, а людей куда девать?
— Реестр, конечно, реєстром, — задумался Выговский, — но, если мы его немного превысим, большой беды, думаю, не будет. Пусть поляки жалованье платят сорока тысячам казаков, а остальным мы можем доплачивать сами.
— Допустим, — не стал возражать Богдан, — и сам так думаю. Но это все равно не выход. Пусть даже включим в реестр пятьдесят тысяч, останется еще сто пятьдесят.
— Ну, не все же из них будут требовать включения в реестр, — возразил генеральный писарь, — кто-то вернется к привычному занятию пахать землю.
— И безропотно наденет на себя опять панское ярмо, — насмешливо сказал Хмельницкий, — не о том ты мыслишь, Иван, не о том!
Но, конечно, основная загрузка в подготовке реестра легла на полковые канцелярии. Именно здесь подбирались кандидатуры для зачисления в казаки и отказывали тем, кто по мнению полковой старшины не был достоин этой чести. Особо трудно приходилось таким полковникам, как Данила Нечай, брацлавский полк которого должен был сократиться, как минимум в семь раз. Куда девать 17–18 тысяч казаков, проливавших свою кровь за народное дело под Межибожем, Збаражем и Зборовом, полковник не знал. К тому же король издал универсал, в которым требовал от всех, не вошедших в реестр и перешедших в разряд поспольства, возвратиться к своим панам, предупреждая, что в противном случае они будут возвращены туда насильно коронними войсками и реестровыми казаками. Надевать снова на шею панское ярмо никто не хотел и гетман уже вынужден был в некоторых случаях применять силу. На этой почве позникало недовольство не только у посполитых, но и у казаков. Данила Нечай как-то не выдержал и бросил прямо в лицо Хмельницкому: «Разве ты ослеп? Не видишь, что ляхи обманывают тебя и хотят поссорить с верным народом?» Кому другому, этот поступок, не сошел бы с рук, но народному любимцу Нечаю, гетман не посмел возразить, понимая, что полковник прав. В конечном итоге, было дано разрешение полковникам принимать в казаки всех желающизх, только не включать их в реестр, а присваивать им статус охотников или охочекомонных. Подобная практика давно существовала в коронных войсках, где в регулярных хоругвах служили шляхтичи-волонтеры, воевавшие за свой счет. Им не платили жалованье, но они имели право на трофеи, захваченные у противника.
Однако даже при всех этих ухищрениях судьба двух третей войска оставалась безрадостной. Все, не вошедшие в реестр и не зачисленные в охотники, должны были снова стать холопами своих панов. Правда, оставалась еще одна возможность избежать этой участи. Все вошедшие в реестр казаки наделялись участками земли для ведения своего хазяйства, но ввиду того, что должны были нести службу, обрабатывать ее не имели возможности, и им разрешалось нанимать 2–3 батраков. Эти батраки, как и семьи казаков, полностью изымались из польской юрисдикции и становились независимыми от своих прежних владельцев. Многие из тех, кто оказался вне реестра, предпочли батрачить на своих товарищей по оружию, чем на панов. Таким образом, в общей сложности примерно 300 тысяч русских людей были освобождены от необходимости возвращаться к своим панам. Но все же тех, кто оказался в положении посполитих было значительно больше.
Гетман преимущественно зачислял в реестр крестьян из имений Вишневецкого и Конецпольского, с тем, чтобы не дать возможности представителям этих родов вновь распространиться по Малороссии. Кроме того, у некоторых панов отбирались целые волости, под предлогом того, что они ими были захвачены самовольно из казенных земель. Из этих конфискованных угодий формировался особый фонд ранговых поместий, которые гетманом передавались генеральной и полковой старшине, не забывая и о себе. Помимо отданного ему королем на «булаву» Чигирина, Хмельницкий присоединил к своим владениям и богатое местечко Млиев, которое приносило его бывшему владельцу Конецпольскому до 200 000 талеров дохода. Крупными землевладельцами становились также многие «значные» казаки, не говоря уже о полковниках и казацкой старшине. По существу тем самым закладывалась основа для создания класса пожалованного украинского дворянства. Получая в свою собственность земельный надел, казак освобождался от уплаты каких-либо налогов и сборов, он лишь обязан был за него нести военную службу. Многие тебовали, чтобы им разрешено было иметь 2–3 оруженосца, но на столь грубое нарушение статей Зборовского мира гетман не решался.
Все же недовольство посполитых да и части казаков было всеобщим. На раде в Переяславле в начале марта 1650 года, когда утверждался казацкий реестр, многие, даже из числа полковников и старшины выступали против. Масла в огонь подлило и то, что в январе во исполнение условий Зборовского трактата митрополит Косов выехал в Варшаву для участия в работе сената, но католические епископы заявили, что, если он будет заседать в сенате, то они его покинут. Пришлось митрополиту по сонету Адама Киселя в спешном порядке вернуться ни с чем в Киев. Правда, король издал универсал о восстановлении нескольких православних епархий на территории Волыни, но в создавшейся ситуации эти решения так и остались на бумаге. Между тем, некоторые паны с надворными командами возвращались в свои владения и нередко начинали мстить холопам за участие в восстании. В ряде местностей начались бунты, на подавление которых Хмельницкий вынужден был посылать реестровиков. Украйна клокотала и бурлила повсеместно, вновь создавались отряды опрышков, возвратившиеся в свои имения польские шляхтичи чувствовали себя неуютно. Авторитет гетмана, который вынужден был сам в ряде случаев возвращать насильно холопов их владельцам, заметно пошатнулся.
