Александр Дюма - Предсказание
Достопочтенный президент был до такой степени обеспокоен вероятной опасностью, что забыл мула у ворот, чего при иных обстоятельствах никогда бы не сделал, хотя он в самом лучшем случае и при самых выгодных рыночных ценах выручил бы за мула не более двадцати парижских су.
То обстоятельство, что он забыл о муле, оказалось для него великим счастьем: добрый парижский народ, который легко переходит от угроз к смеху и от ужасного к забавному, удовольствовался тем, что ему досталось, и забрал мула вместо президента.
О том, что стало с мулом, попавшим в руки толпы, история умалчивает; оставим же мула и последуем за его хозяином, оказавшимся в кругу семьи.
II
ПРАЗДНЕСТВО У ПРЕЗИДЕНТА МИНАРА
Не правда ли, уважаемые читатели, нас в самой малой степени интересует, какие тревоги вызвало у семьи запоздалое возвращение достойного президента Минара? Так что этим вопросом мы заниматься не будем, а присоединимся к семье, направившейся вслед за своим главой в столовую, где накрыт ужин.
Окинем же собравшихся быстрым взглядом, а затем прислушаемся к их разговорам.
Никто из тех, кто уселся за столом, не вызвал бы с первого взгляда симпатии проницательного наблюдателя. Это было полное собрание таких невыразительных или глупых физиономий, что попадаются в любых классах общества.
Каждый из членов семьи президента Минара нес на своем лице отпечаток обуревавших его раздумий. Все эти раздумья копошились в тумане невежества или на задворках пошлости.
У одних это была корысть, у других — эгоизм, у кого-то — скупость, у кого-то — угодливость.
И вот, в отличие от толпы, которая, подобно рабу, следовавшему за колесницей римского триумфатора, только что кричала президенту Минару: «Помни, Минар, что ты смертен!» — члены этой семьи, собравшиеся по случаю дня рождения президента, одновременно и дня его именин, ждали лишь знака советника, чтобы поздравить его с блистательной ролью, сыгранной им на процессе над своим собратом, и предложить тост за счастливое окончание процесса, то есть за смертный приговор Анн Дюбуру. И вот Минар, развалившись в кресле и отирая лоб платком, заявил:
— Ах, честное слово, друзья мои, заседание сегодня было весьма бурным.
Каждый из присутствующих, точно услышанные им слова были сигналом, разразился восклицаниями.
— Умолкните, о великий человек! — воскликнул один из племянников, взявший слово от имени всех. — Не говорите, насладитесь отдохновением от трудов и позвольте нам утереть пот, проступивший на вашем благородном челе. Сегодня годовщина вашего рождения, великий день, славный как для вашей семьи, так и для парламента, ибо вы один из светочей его, и мы собрались, чтобы это отпраздновать. Но прошу еще внимания. Соберитесь с духом; выпейте стаканчик этого старого бургундского, и вслед за вами мы тоже выпьем за то, чтобы продлились ваши драгоценные дни; однако, во имя Неба, не допустите, чтобы их течение прекратилось из-за какой-нибудь неосторожности! Ваша семья умоляет вас оберегать себя, сохранить для Церкви один из крепчайших ее столпов, сохранить для Франции одного из самых прославленных ее сынов.
Услышав этот спич, форма которого устарела еще в те давние времена, президент Минар со слезами на глазах пожелал взять ответное слово, но худые руки президентши и пухлые ручки барышень-дочерей закрыли ему рот и не дали произнести ни слова. Наконец, после нескольких минут передышки, слово все же было представлено г-ну Минару, и долгое «тсс!» пробежало среди присутствующих, чтобы даже слуга, вставшие в дверях, не пропустили ни слова из ответной речи витийствующего советника.
— Ах, друзья мои! — заговорил он. — Братья мои, родные мои, достойная и любимая моя семья! Благодарю вас за ваши дружеские слова и ваши похвалы. По правде говоря, они вполне заслужены мною, о милая семья моя! И я осмелюсь заявить без ненужного высокомерия, а если хотите, то с законной гордостью, — осмелюсь заявить во весь голос, что без меня, без моей настойчивости и без моей страстности еретик Анн Дюбур был бы оправдан в наши дни, как и его сообщники де Пуа, Ла Фюме, Дюфор и де Ла Порт; но благодаря моей энергии и воле партия выиграна, и мне удалось, — продолжал он, возведя в знак благодарности взор к небесам, — мне удалось, милостью Господней, заставить вынести обвинительный приговор этому презренному гугеноту.
— О! Виват! — в один голос закричала семья, воздев руки к небу. — Да здравствует наш благородный, блистательный родственник! Да здравствует тот, кто ни разу не сходил с пути истинного! Да здравствует тот, кто при всех обстоятельствах разит врагов веры! Да здравствует вовеки великий президент Минар!
А прислуга за дверью, кухарка на кухне, конюх на конюшне повторяли:
— Да здравствует великий президент Минар!
— Спасибо, друзья, спасибо! — елейным голосом повторял президент. — Спасибо! Но два мужа, два великих мужа, два принца, имеют право на свою долю тех похвал, что вы расточаете мне; без этих принцев, без их поддержки, без их влияния никогда мне не удалось бы правильно завершить столь славное дело. Друзья мои, монсеньер герцог Франсуа де Гиз и его преосвященство кардинал Лотарингский — вот кто эти два мужа. После того как мы выпили за мое здоровье, выпьем же за их здоровье, друзья мои, и да продлит Господь дни этих двух великих государственных мужей!
Выпили за здоровье герцога де Гиза и кардинала Лотарингского, но г-жа Минар заметила, что ее милостивый супруг лишь пригубил вино и поставил его на стол, в то время как у него над головой, словно облачко, пролетела какая-то мысль, омрачив тенью его чело.
— Что с вами, мой друг, — спросила она, — и откуда эта внезапная грусть?
— Увы! — отозвался президент. — Не бывает полного триумфа, радости без горести! Просто на ум мне пришло печальное воспоминание.
— Так что же за печальное воспоминание пришло вам на ум, дорогой супруг, в столь славный миг вашего триумфа? — спросила президентша.
— В тот миг, когда я пью за долгую жизнь господина де Гиза и его брата, я думаю о том, что вчера был убит человек, посланный ими, чтобы оказать мне честь.
— Убит человек? — воскликнула вся семья.
— Я хотел сказать, секретарь, — уточнил Минар.
— Как? Вчера убили одного из ваших секретарей?
— Увы, о Господи, да!
— Правда?
— А вы были знакомы с Жюльеном Френом? — спросил президент Минар.
— С Жюльеном Френом? — воскликнул один из родственников. — Ну, конечно, мы его знали.
— Ревностный католик, — добавил другой.
— Честнейший человек, — поддержал третий.
