Евгений Лундберг - Кремень и кость
Жертвоприношение духам-врагам стало законом, его совершали по правилам. Люди перестали кидать беспорядочно пищу и предметы, а начали сносить их и складывать в условленных местах или у жилищ старцев, которые все знают и во всем могут помочь. А для духов оставались жесты покорности, пляски и пение. Люди стали думать, что не мясо, не зерно и не чаши нужны беспокойным и враждебным теням, а только добрая воля отдать им все, что они могут пожелать. Заклинатель произносил, опьяняясь от движения, непонятные слова. Ему казалось, будто не он, а кто-то другой их произносит. Пляшущие отвечали ему неистовыми голосами. Плясали за себя и за врагов, и не было границ между действительным и воображаемым.
(примечание к рис.)
Как бы велики ни были знания стариков о жизни, сил у стариков не было. Между поколениями проходила черта непонимания. И потому старики делали вид, будто именно угасание дает им эти таинственные знания. Они ходили под солнцем, обоняя смерть, как юноши и мужи обоняли аромат затравленного зверя.
Старик без слов понимал старика. Когда двое их встречались в бессонные ночи среди затерянного в диких пространствах становища, мир обоим казался остывающим и пустынным. Радость обладания таинственными знаниями не могла заменить им солнце, любовь и охотничьи подвиги. И потому области таинственного становились все шире, точно дым жертвенных костров стлался по доисторической земле перед далекою бурею.
Часть вторая
Отщепенцы
(примечание к рис.)
I. Удачник
И у старика и у молодого левый глаз одинаково смотрел в сторону. Этот недостаток делал их лица до смешного похожими. Вероятно, это были отец и сын. Родственные связи забылись еще тогда, когда сын едва научился ходить.
Старик целыми днями ловил рыбу. Он мастерски приготовлял костяные крючки для рыбной ловли, голова его от вечного ожидания добычи наклонилась вперед, пальцы плохо разжимались. Его прежние более почетные имена были забыты. Младшее поколение называло его Старым Крючком.
Молодой косоглазый не был ни особо сообразительным, ни более других одаренным человеком, но он был очень подвижен. Его сверстники, зрелые мужи племени и старики, если не охотились, не ловили рыбу или не ели, проводили дни в полном бездействии или сне. Только дети и подростки передвигались с места на место без цели или придумывали поводы для передвижений. Косоглазый, несмотря на то, что ему со дня на день должно было исполниться двадцать лет, сохранил детскую подвижность и детское любопытство. И при этом по странному стечению обстоятельств ему обычно удавалось все, что бы он ни предпринимал. Это свойство Косоглазого трудно было бы объяснить как-нибудь разумно, но оно отличало его от других людей племени. И старцы не терпели его. Он ни в ком не нуждался. Жертвоприношения казались при нем излишними. Все давалось ему в руки само.
Сверстники льнули к Косоглазому и повиновались ему, хотя он не искал над ними власти. Не хотел быть ни первым, ни последним, жил весело, играючи преодолевал опасности и не знал ночных страхов. С ним и другим было весело и беззаботно.
Один из юношей, помоложе, ходил за ним, как теленок за маткой. Вернее всего, дети одной матери или, быть может, товарищи по детским играм, они даже жили в одной хижине. Щедрость Косоглазого удивляла того, другого, что жил с ним, и была ему выгодна.
Светловолосые — их было тоже двое — резко отличались мастью от большинства мужчин в становище. Одни говорили, что светловолосыми они родились оттого, что матери зачали их в голодный год, когда племя почти не видело мяса. Другие объясняли это тем, что матери — или одна мать — рожая, прижимались головой к белой известковой глыбе, упавшей когда-то с потолка пещеры и отгораживавшей угол для нечистых. От белого камня и родились белые дети. Отметина вызвала насмешки и сблизила светловолосых. Были они не совсем своими среди племени и совсем понятные друг другу и Косоглазому. Тому, другому, что жил с Косоглазым, светловолосые были безразличны: туповатый и жадноватый, он заботился больше о добыче и, насытившись, спал едва ли не круглые сутки.
Отвращение старцев к Косоглазому выражалось в том, что они сторонились его. Один лишь Старый Крючок проявлял свои чувства иначе. Он ходил за Косоглазым по пятам и жадно, враждебно, по-старчески остро следил за его делами. На заре, днем и ввечеру приходил старик к его жилищу и ощупывал степы беспокойными глазками.
(примечание к рис.)
— Где ты нашел этот большой кремень? — спрашивал Крючок.
— На изгибе реки, в том месте, где река изменила русло. Там очень много таких же чистых кремней, — беззаботно отвечал Косоглазый.
Старик с отвращением в лице откладывал кремень в сторону, отбирал половину дневного улова, сердито трогал недоделанный дротик и все, кроме дротика, уносил с собой.
— Когда окончишь дротик, я его возьму, — говорил Крючок на прощание. — Не отбивай так тонко острее кремня. Дротик — не игла, острее обломается при первом же ударе.
Косоглазый улыбался. Темные желваки его сильных скул шевелились. Он любил, чтобы острее было тонкое и длинное. Оно разило вернее широких прадедовских наконечников.
— Завтра буду рыбу ловить, — сказал, приготовляя снаряд, Косоглазый Старому Крючку. Он слегка поддразнивал старика, как волчата поддразнивают волчицу.
— Я пойду с тобою, — угрожающе отвечал старик. — Но улова у тебя не будет. Идет гроза. Горные потоки замутят воду. Будет гневаться Носящий Тучи. А когда он гневается, не следует ловить рыбу и бить зверя.
Когда старик на рассвете пришел к землянке Косоглазого, зола в очаге была холодна, жилище пусто. Старый Крючок сердито постучал посохом по кровле, по очагу, по полу и унес с собою плохо укрытые листьями остатки пищи. Он пошел по обрывистому берегу, сел на камень и стал вглядываться в береговые камыши. Косоглазого не было видно.
В назначенное старцем время налетели меднокрылые растрепанные тучи. За ними наползала тяжелая, грохочущая сизая громада. Ветер срывал листья с ветвей. Жуткая тучевая бахрома стремительно мела сгибающиеся кудрявые вершины. Но дождь не пролился. До вечера стояла духота. Темная речная глубь покрылась разорванной пеной, комары и мотыльки липли к кустарникам и к заводям.
Перед закатом начался рыбий шабаш. Кругами заколыхалась согретая зноем вода. Косоглазый работал без передышки, то забрасывая в воду крючки, то поражая рыбу легким гарпуном.
