Юрий Черняков - На безымянной высоте
— Это для вас все просто, — сказал Шульгин. — Иван Семенович, еще раз повторю: вас давно здесь не было, и вы не знаете, какая творится неразбериха… Мы наступали слишком быстро, сплошной линии фронта до сих пор нет, и командир нашего полка тяжело ранен немецким снайпером. Хорошо, что замещающий его майор Иноземцев так быстро прибыл… Вы просто не представляете, сколько развелось всякого отребья вблизи наших частей, всяких агентов, говорящих на чистейшем русском языке, вот с такими же красноармейскими книжками, как у вашего Малахова! — Он помахал малаховской книжкой в воздухе. — Там все доподлинно, комар носа не подточит, все печати и подписи на месте. Если хотите знать, я однажды собственную подпись увидел у захваченного агента!
— Вона что делается… — сокрушенно покачал головой Безухов. — И что, вы действительно подписали фальшивый документ?
— Оказалось, искусная подделка, — пробурчал Шульгин. — Вам легко говорить, а знали бы вы, сколько я пережил, когда был временно отстранен до разбирательства и выяснения и пока не сделали графологическую экспертизу.
— Откуда мне было знать, — сочувственно вздохнул Безухов. — Я ж в это время по госпиталям прохлаждался.
Шульгин подозрительно взглянул на него: смеется, нет?
— Зато когда вы были на передовой, до ранения, то вам, и не только вам, казалось, будто мы шпионов сами для себя выдумываем. А знали бы вы, скольких мы разоблачили в последнее время!
— Вроде Малахова? Я опять же извиняюсь, а много среди них было бывших заключенных, добровольно отправившихся на передовую? — поинтересовался Безухов.
Шульгин не ответил. Вытащил дрожащими пальцами новую папиросу из пачки «Казбека».
— Вы извините, но вот же, прямо перед вами лежит красноармейская книжка и продаттестат на имя Николая Малахова, — продолжал старшина. — И я вижу у вас на столе списки его сто четвертой штрафной роты. Малахов там, в списке, есть, верно?
Особист неопределенно кивнул:
— Опять не понимаете простых вещей, Иван Семенович. Дело в том, что настоящего Малахова, уголовника, добровольно попросившегося на фронт, могли убить, а его документами воспользовались. Вы еще не знаете, на что они способны… Ладно, можете его забрать под свою ответственность и на свое усмотрение. И до первого замечания, вы поняли? И глаз с него не спускайте! И никаких ему серьезных заданий… Вообще, вы зря за всех заступаетесь, Иван Семенович. Вы человек добрый, а многие этим пользуются.
— Так, может, я тоже агент? — добродушно засмеялся старшина, чтобы скрыть беспокойство.
— Может, и так… — неохотно улыбнулся Шульгин. — Но пока мы вас не разоблачили!
— Еще раз извиняюсь, что лезу не в свое дело, но почему бы вам тогда не расспросить уцелевших бойцов личного состава штрафной роты? — не отступал старшина. — Может, не все там погибли… Может, они его узнают и подтвердят, что Малахов из их роты?
И, как он говорит, отстал от своего подразделения?
— Вы еще не знаете, на что способна их агентура, — повторил особист, глядя в сторону. Похоже, он был уже не рад, что затеял этот разговор
— А вот есть еще на его руке наколки, которые, как он сам говорит, ему сделали специалисты там, где он сидел. Уж их-то не подделаешь.
— Ладно, хватит о нем. — Шульгин махнул рукой. — Слишком много времени мы ему уделяем, вам не кажется? Все-таки не понимаю, если честно, что у вас может быть общего с этим уголовником. Чего уж так за него заступаетесь, а он за вас? Вам хорошо смеяться… И еще вот кстати… — Он показал старшине документ, отпечатанный на папиросной бумаге. — Только сегодня утром поступила оперативка: противник усилил охоту на представителей высшего командования… Вот: «О переодетых в красноармейскую форму диверсантах, подготовленных в разведцентрах абвера»… А к нам завтра прибывают для рекогносцировки офицеры из дивизии и корпуса. Именно в нужное время и в нужном месте оказался этот ваш Малахов… Я не прав? Или вот еще одна группа… Недавно забросили в наш тыл… Документы у них в полном порядке, говорят на чистом русском и в нашей полевой форме. Похищают и убивают наших офицеров… Лучше бы вы с вашими бойцами помогли нам их поймать.
— Поможем чем сможем, — кивнул Безухов.
— Так как мы решим с Малаховым?.. Кстати, угощайтесь, — великодушно сказал он, заметив вожделенный взгляд старшины на раскрытую коробку папирос «Казбек» на его столе.
— Я с вашего позволения, товарищ капитан, не одну, — сказал Иван Безухов, запуская в коробку пятерню. — Не одолжите ли и для моих ребят? Нам скоро в секрет на всю ночь…
Шульгин кивнул, и старшина вытащил несколько папирос, сунув одну в рот и по две за каждое ухо.
— Для ребят, которые не могут взять путевого «языка»? И свободное время проводят на хуторе у местного кулака?
— Как так? Это вы о чем?
— Будто не знаете. Да уж, слишком долго пробыли в госпитале… Есть у нас такие сведения, есть…
— А, про этого. Рассказывали они мне про этого поляка с лесного хутора, — вспомнил Безухов. — Так они у него проходом в гостях бывали, там же харчевались…
— Зря вы так разволновались, — сказал Шульгин. — О ваших ребятах разговора пока нет. Но этот польский кулак — Марек его зовут — для меня подозрительная личность. Ибо он привечает хлебом-солью далеко не только наших, Иван Семенович! А это, между прочим, называется сотрудничество с врагом. Это уже статья.
Безухов так и застыл с неприкуренной папиросой во рту. Но Шульгин уже занимался другим: теперь он изучал свои бумаги и будто забыл о нем.
— Товарищ капитан! — потревожил его старшина. — Только вроде на то мы и разведчики, чтобы наблюдать, кто и чем дышит возле линии фронта… Вроде этого поляка… Или я не прав и это опять же ваше дело?
— Это наше общее дело, — холодно ответил Шульгин, вставая. — Идите, товарищ старшина, идите… Вы все поняли?
— Да. Понял… — кивнул Безухов. — Как не понять.
8
Михаил Лопатин тем временем подходил, слегка пригнувшись, к ограде хутора — чистенького беленого домика, с традиционным гнездом аиста на столбе.
— Ева, здравствуй, Марек дома? — негромко спросил Михаил женщину, возившуюся в огороде.
Она взглянула на него из-под руки, узнав, обрадовалась ему и проворно подошла к ограде.
— Дома, дома… Заходи, Миша, — сказала она по-русски с ощутимым польским акцентом. — Мы тебя второй день ждем.
— Да я помню, не забыл, крышу-то у вас не доделал…
— Это успеется… Марек, поди сюда, Миша к нам пришел!
Марек, пожилой, сухощавый, седой, лет на пятнадцать старше супруги, вышел из дома, приложил руку ко лбу, вгляделся.
