Саймон Скэрроу - Римский орел
— О! Будет сражение, командир?
— Сомневаюсь. А что?
— Просто мы еще не упражнялись с настоящим оружием.
— Ну, не беда. Возьми, чего не хватает, у кого-нибудь из ребят, хотя в этом походе боевое оружие вряд ли понадобится. Эти германцы драться не будут: как увидят легионеров, так отдадут что угодно, лишь бы мы поскорее ушли. Мы просто маршем добежим до селения, произведем арест, реквизируем, что сумеем найти, и уйдем. К ночи уже будем дома.
— К ночи? — Катон не сумел скрыть разочарования, поскольку надеялся, что эта вылазка к варварам отдалит его от не менее дикого перуджийца хотя бы на несколько дней.
— Не переживай, сынок, — добродушно сказал Макрон, неверно истолковав возглас Катона. — Чего-чего, а схваток на твоем веку будет достаточно, это я могу твердо тебе обещать. Однако отрадно, что ты так рвешься в бой. Какой прок от пугливых солдат, ведь война — это наша работа.
Катон заставил себя улыбнуться.
— Так точно, командир.
— Вот и славно! — Макрон ободряюще потрепал его по плечу. — Встретимся у северных ворот на рассвете. Будь в полном вооружении, в плаще и с провизией на день.
— Так точно, командир. Тогда, если никто тут не против, я бы лег сегодня пораньше.
Макрон повернулся к писцу.
— Ну, разумеется! — улыбнулся Пизон. — Первый боевой марш, это не шутка. Завтра тебе понадобятся все силенки. Иди, отдыхай.
После того как дверь за юнцом затворилась, центурион посмотрел на писца.
— Ну, что скажешь?
— У него есть дар к канцелярской работе, твердый почерк, хорошая память. — Пизон умолк.
— Но? — поднял брови Макрон.
— Но, как в солдате, я в нем не уверен. Малыш слишком мягок.
— А чего же ты хочешь от парня, выросшего во дворце? В тепле, в сухости, на всем готовом? Но, заметь, большинству таких и недели в армии не продержаться, а он терпит, не ноет. Телесной закалки ему, может, и недостает, но все это возмещается крепостью духа. Сдается, в конце концов мы сумеем выковать из него полезного для армии человека.
— Тебе видней, командир.
— Мне-то видней, но ты так не думаешь, а, Пизон?
— Честно говоря, нет, командир. Усердие и терпение хороши в кабинете, но солдату приходится воевать, а одной силой духа много не навоюешь. — Пизон помолчал и добавил: — Поговаривают, что он трус.
— Да, я тоже слышал что-то такое. Но слухи есть слухи. За большинством из них кроме злословия ничего не стоит. Нам нужно дать пареньку шанс.
Пизона вдруг осенило.
— Вот оно что, командир. Выходит, дельце ожидается не такое уж плевое.
— Сам ведь знаешь, Пизон, каковы эти германцы: им только дай повод подраться. Я и вправду не думаю, что нас ждет серьезная заваруха, но кое-кого столкнуть лбами придется. А мне это даст возможность посмотреть, как поведет себя мой оптион.
— Если то, что о нем говорят, справедливо хотя бы наполовину, он задаст драла.
— А об заклад побиться не хочешь? — улыбнулся Макрон. — На пять сестерциев? Я знаю, ты можешь себе это позволить.
— Я-то могу, командир. Можешь ли ты?
— Пять сестерциев. — Макрон, игнорируя насмешку, поплевал на руку. — Ставлю пять на то, что Катон устоит. Ну, отвечаешь?
Помешкав секунду, Пизон хлопнул по ладони центуриона.
— Пять, говоришь? Пусть будет пять.
ГЛАВА 6
Холодная ночь подернула весь римский лагерь белым налетом. Пять сотен легионеров третьей когорты в тяжелых зимних плащах деловито строились по центуриям. Кусачий морозец давал себя знать, из ртов притопывающих ногами и потирающих руки солдат вырывались клубочки пара. Они отпускали шуточки и добродушно переругивались с бойцами других когорт, пришедшими поглазеть на вынужденных куда-то тащиться товарищей и весьма довольными тем, что на сей раз этот жребий их миновал. Командиры центурий стояли чуть поодаль от рядовых, и Катон без труда высмотрел среди них плотную фигуру Макрона.
— Это твой парень? — спросил сосед.
Макрон кивнул.
— Больно уж он молод для оптиона.
— Посмотрим, — буркнул Макрон и пошел к остановившемуся невдалеке грамотею. Нескладному, долговязому, в плохо сидящем плаще и безобразно короткой тунике.
Он медленно обошел вокруг юноши, потом толчком руки заставил его задрать подбородок, чтобы проверить, застегнут ли удерживающий шлем ремешок.
— Сойдет. Так вот, пока мы не вернемся в лагерь, держись строго рядом со мной. Не смей отходить от меня ни на шаг. Ни вправо, ни влево. Ты понял?
— Так точно, командир.
— А сейчас двигай к шестой центурии, последней в строю. Жди меня там.
— Командир?
— Что еще?
— Нам еще долго стоять тут?
— Тебе уж не терпится? — Макрон покачал головой. — Не долго, парень, мы просто ждем трибуна.
Один из центурионов плюнул на промерзшую землю.
— Ручаюсь, этот ублюдок еще в постели.
— Сомневаюсь, — отозвался Макрон. — Небось уже залезает в седло и видит себя несгибаемым римским героем. Легат неспроста поручил командование ему. Вителлию надо хоть где-нибудь отличиться. Дельце-то плевое. Такое трудно испортить.
— Макрон, старина, ты недооцениваешь штабных крыс. Они могут испоганить все что угодно. Верь не верь, но их головы растут прямо…
Откуда растут головы у штабных офицеров, Катон не услышал, ибо уже подходил к шестому по счету штандарту.
— Ты оптион Макрона? — спросил знаменосец.
— Да.
— Он говорил, что у него новый парнишка, но мы и думать не думали, что это настолько буквально.
Катон покраснел, не зная, что тут сказать.
— Ты, малый, держись поближе к центуриону да ко мне, и все будет в порядке, — посоветовал знаменосец и взял штандарт поровней.
К штандартам своих центурий двинулись и остальные оптионы, переговариваясь с солдатами и выравнивая ряды. Неожиданно, как по сигналу, на плацу воцарилось молчание, когорта подобралась и, готовая выступить, замерла. Солнце расчистило витавший над головами туман и омыло колонну слабо-оранжевым светом.
Легионеры, коченея от холода, ждали, томительные минуты текли и текли.
Наконец за их спинами послышался стук конских копыт, и Катон, повернувшись, увидел приближавшегося к когорте всадника — в красном плаще, с высоким плюмажем над шлемом. Завидев его, центурионы неторопливо разошлись по центуриям. Вителлий рысцой проехал мимо колонны и без какой-либо заминки направил коня в проем спешно открытых ворот. Прозвучала команда, и ведущая центурия тронулась с места, за ней поочередно потянулись другие. Когда арьергард пятой центурии пришел в движение, Макрон приосанился, досчитал в уме до десяти и проревел: «Шагом марш!»
