Татьяна Беспалова - Мосты в бессмертие
– Надеюсь, мы удачно выбрали место, – снова заговорил Зибель. Голос его звучал глуховато во влажном воздухе, не так резал ухо гавкающий, прусский диалект. Смысл его отрывистой, ироничной речи ускользал. Отто глубоко вдыхал влажный, пропитанный ароматами осени воздух, как истый курильщик втягивает с непонятным для других наслаждением табачный дым. Отто старался с первых же минут получше пропитаться воздухом этих мест, проникнуться, понять. Серый, пластинчатый туман, тишина сельской местности, которая казалась особенно оглушительной после нескольких часов, проведенных в гудящем чреве самолета, – все напоминало ему родину.
Между тем на летное поле втянулась вереница машин: одна легковая и несколько грузовых. Человек в форме инженерных войск Венгерского корпуса вылез из «мерседеса» и направился к ним. Отто приходилось встречаться с ним в Будапеште – Вильгельм Патаки, обер-интендант. Он заверил Отто, что поселение Горькая Вода, расположенное на западной окраине Ростовской губернии, отлично подходит для их целей.
– …Военнопленные прибудут на следующей неделе, а вторая вышка до сих пор не достроена. О чем думают инженеры Рихарта? Или они хотят, чтобы русские завшивленные мужланы растеклись по окрестным оврагам?..
– О чем вы, штурмбаннфюрер? – всполошился Отто. – Военнопленные? В Горькой Воде будет построен лагерь? В Горькой Воде есть и амбулатория, и небольшая психиатрическая клиника. Оба здания расположены компактно за одним забором. Имеются небольшие лабораторные помещения, которые вполне возможно расширить. При чем тут лагерь для военнопленных?
– Уже построен, – Зибель обернулся к нему. – Однако эти недотепы-инженеры, ваши земляки, господин Кун, позволили себе допустить массу недоделок…
* * *От полевого аэродрома до Горькой Воды оказалось не более пяти километров по непролазной грязи. Несколько раз их автомобиль безнадежно застревал, и отделение эсэсманов в полном составе выпрыгивало из кузова грузовика, чтобы извлечь их «мерседес» из колеи. Эдуард скакал по обочине дороги, не отнимая видоискателя «Лейки» от лица. И при этом ни разу не оступился. Вот она, репортерская выучка!
– Да тут и пешком можно дойти, – храбрился он. – По стерне веселей шагается, нежели по эдакой-то грязи.
– И не вздумайте! – рявкнул Зибель. Штурмбаннфюрер расположился на заднем сиденье, рядом с Отто, и руководил действиями своих подчиненных через опущенное окно. – Вы плохо вооружены и чрезвычайно беспечны! Я запрещаю вам, слышите? Запрещаю покидать Горькую Воду без соответствующего сопровождения.
Их «мерседес» снова, в который уже раз, выбрался из вязкой грязи. Чрезвычайно довольный собой и своей «Лейкой» Эдуард вскочил на свободное место рядом с водителем, Зибель поднял стекло и продолжил нотации:
– Неблагодарная работа у интендантской службы! Наладить мало-мальски сносную жизнь в таких местах, среди… Эх, забыл, как это по-русски… – проговорил Зибель. – Проклятый язык! Шипящие звуки! Поистине змеиное коварство! Не завидую вам, господин Кун. Найти помощников в такой среде… На пять человек местных требуется хоть один из моих парней с автоматом и полным магазином патронов для поддержания порядка.
– Не следует приниматься за дело, не веря в удачу, – примирительно заметил Отто. – Следом за мной прибудут двое хороших врачей – патологоанатом и инфекционист – специалист по гнойным инфекциям. Общими силами, я надеюсь…
– Вот именно! – прервал его Зибель. – Общими силами! Вашими и моих ребят!
Эдуард задорно рассмеялся.
– Я буду помогать, господин Кун! У меня задание редакции: объехать окрестные селения, собрать материал о зверствах большевиков. Может быть, и я пригожусь для вашего гуманного дела. Вы ведь рассчитывали на добровольцев, волонтеров, не так ли? Я доставлю их вам!
– Чему ты радуешься? – Зибель внезапно перешел на «ты». – Надеешься своей храбростью напугать смерть?
– Смерть – естественное завершение жизни, – беззаботная улыбка Эдуарда сияла в зеркале заднего вида. – Вам ли, истинному поклоннику творчества мейстерзингеров, не знать этого?
– Хочешь поиграть с судьбой? – проговорил Зибель. Впервые за все время их пути к Горькой Воде штурмбаннфюрер обнажил голову. Череп его оказался безукоризненно гладким – ни единого волоска, лицо продолговатым. Высокий лоб от виска к виску пересекали глубокие складки.
Эдуард усмехнулся.
– Когда придет старуха с косой, а она скоро тебя настигнет, – продолжил Зибель, – найди в себе силы принять ее достойно. Не струсь. Продай ее русским подороже. Скоро, скоро ты увидишь, как они сражаются. Постарайся перенять лучшее, не стесняясь запятнать хваленую арийскую цивилизованность патиной варварских привычек.
* * *В Горькой Воде Вильгельм Патаки приставил к Отто увальня Урбана Фекета.
– Ефрейтор Фекет! – произнес вислоусый мадьяр с короткими, под крутобокого крестьянского конягу закрученными ногами.
– Из каких мест? – коротко осведомился Отто.
– Из Ерчи, – рапортовал Фекет.
– Почти земляки, – вздохнул Отто.
– Я умею готовить, – заверил его Фекет. – Перкельт, паприкаш, ну и гуляш[22], конечно. Что господин пожелает. Говядина в этих местах пока водится.
Фекет засмеялся, являя миру крупные, белые зубы.
– Ты познакомился с местным населением, Фекет?
– А то как же? Милые люди. Пашут землю, сажают на огороде горох и прочие овощи. Тут все почти как у нас. И абрикосовые деревья растут в садах.
– Мне нужны помощники, Фекет.
– Слушаю, господин! Завтра местный староста будет у вас.
* * *Утром пришел сельский староста, смурной, огромный, седобородый, в длиннополом тулупе и высокой казацкой шапке. На пороге кабинета он снял шапку, явив взору Отто лихо завитый, белый чуб, поклонился низко, но с достоинством, представился:
– Серафим Феофанович Петрован.
Неугомонный Эдуард ответил ему столь же глубоким, ироническим поклоном, спросил коротко:
– Вы говорите по-немецки или нужен… толмач? Которое из трех слов является твоей фамилией?
Слово «толмач» Эдуард произнес на русском языке, забавно коверкая и ухмыляясь.
– Нет, господин, переводчик мне не нужен. Фамилия моя – Петрован, – староста произносил немецкие слова чисто, почти без акцента, но очень уж медленно. – Немецкой речью я владею, но пишу плохо.
– Учил? – не унимался Эдуард.
– В плену прожил долго, – спокойно отвечал старик. – С девятьсот шестнадцатого по девятьсот восемнадцатый год…
– Погоди, дружище, – Отто поднялся, вышел из-за стола, положил ладонь Эдуарду на плечо. – Подчиненные передали мне, что вы можете помочь. Нужны люди, знающие немецкий язык и готовые к черной работе.
– Есть такие люди, – отвечал старик.
– Знание языка, по моим понятиям, подразумевает ведение записей под мою диктовку. Наверное, в вашем селе нам будет затруднительно найти таких…
– Я привел племянницу. Она может и писать, и говорить на вашем языке, господин… – ответил староста.
– Полковник медицинской службы второго Венгерского корпуса, – Отто старался произносить слова отчетливо. – Мне необходимо удостовериться. Вашей племяннице предстоит сдать экзамен.
Старик снова поклонился. Привели девушку. Крупная, с прямыми плечами и спиной, она высоко держала подбородок. Длинные светло-русые ее волосы были заплетены в две тугие косы. На болезненно-бледном, усталом лице розовым бутоном алел рот, глаза были влажны, зрачки расширены, она всеми силами старалась скрыть снедавший ее страх, и это ей неплохо удавалось. Девушка села на предложенный стул, одернув простую опрятную юбку.
– Я не знаю, чему вас учили, фройляйн? – спросил Отто на немецком языке.
– Петрован, Глафира Петрован, – проговорил старик и добавил, обращаясь к девушке по-русски: – Ну что же ты, Гаша?
– Я читала «Ифигению в Тавриде» и книгу песен «Анетта», «Оду к радости»[23]. Больше ничего не смогла найти из веймарских классиков на языке оригинала, – она говорила тихо, медленно, старательно подбирая слова, и ни разу не ошиблась.
– О, дикая страна! – Эдуард всплеснул руками.
Отто диктовал ей статьи из учебника по биологии, а она писала, забавно выставив наружу кончик розового языка. Писала аккуратно, изящно наклоняя буквы вправо. Отто смотрел на серебряную сережку с изящно ограненным аметистом – словно сиреневая звездочка примостилась отдохнуть на нежной девичьей мочке, под светлым завитком. От нее пахло березовым дымом и пропаренной, гречневой крупой.
– Вы приняты на службу в госпиталь, – сказал Отто. – Подойдите к обер-интенданту. Он выдаст вам униформу и паек, а в конце месяца получите жалованье.
* * *Он снова увидел ее на следующий день, когда с железнодорожной станции прибыл груз с оборудованием. Одетая в белый халат и бахилы, она раскладывала по шкафчикам чашки Петри, отмеривала цилиндром и разводила в ведре дезинфекционное средство. Работала споро, уверенно, так, словно выполняла простую лаборантскую работу не впервые. Отто застыл в дверях лаборантской, наблюдая за ее движениями. Выверенные, точные, экономные. В ее крупном теле таилась огромная сила. Вот она наклонилась к деревянному ящику. Между досок выступали желтые завитки древесной стружки. На боку, на этикетке надпись на немецком языке: «Лабораторная посуда». Крышка ящика заколочена гвоздями. Девушка смотрит по сторонам, что-то ищет взглядом. Ей нужен гвоздодер. Вот она берет в руки инструмент из кованого металла, орудует им. Крышка отваливается в сторону, скалясь искривленными ножками гвоздей.
