Иван Дроздов - Голгофа
Оставив Сашу у окна, Сергей ушел в свою комнату и отсюда позвонил Антону по радиотелефону.
— Когда нанесешь визит грузинам?
— Как раз собираю своих «черных ястребов». Через час выедем. А что, Командор, вам нужны деньги?
— Деньги раздавай людям — все до последнего цента.
— Да, да. Это у меня налажено. В моей Сосновке зарплату не дают три месяца, мы многих спасаем от голода.
— Хорошо. Я позвоню тебе через два–три часа.
Подошел к Саше. Сказал:
— Охранники тут не только охраняют, они еще наладили какое–то подпольное производство.
— Интересно, какое же?
Как и все молодые люди, Саша была любопытной и нетерпеливой. Ей вдруг захотелось узнать, что же они там вырабатывают и куда отправляют свою продукцию. Наверное, водку. Мерзавцы!
В темноте Качалин коснулся рукой щеки девушки.
— У тебя бойцовский характер. Это мне нравится.
Сердце Саши гулко застучало. Горящими глазами пронзая темноту, она смотрела на Сергея, и в ушах ее, словно колокол, гудел его голос: «Это мне нравится». Как бы ей хотелось услышать не это, а «ты мне нравишься», а потом и другие, более сильные слова: «Я люблю тебя!» Она никогда не слышала таких слов и не очень–то хотела их услышать от кого–нибудь из знакомых ребят. Ребят у нее было много, и многим она нравилась, и многие ей хотели бы признаться в любви, но все они были стеснительные и в ее присутствии робели, — и бог с ними, они ее совершенно не интересовали. Она мечтала о важном, умном и значительном человеке, которого бы все уважали. С таким бы ей было хорошо, и с таким она бы хотела везде появляться, всем его показывать и говорить: «А это мой муж!» Таким ей и показался с первой встречи Сергей: статный, сильный, с большими серыми глазами, всегда улыбчивый и остроумный. Все спрашивали его совета, и ее отчим Сапфир тоже все время обращался к Сергею с вопросами и выслушивал его внимательно. А когда однажды Сергей был у них на квартире и они с ним остались вдвоем, Сергей ее спросил:
— Сашенька, а сколько вам лет?
Ей не понравилось обращение «Сашенька», и она, надув губки, сказала:
— Я уже взрослая.
— Ну, так уж и взрослая? И все–таки — сколько вам лет? Наверное, семнадцать?
— Скоро исполнится и все восемнадцать.
Он смеялся и будто бы понимал ее желание казаться взрослой. Заговорил серьезно и в раздумье:
— Я заметил ваше стремление поскорее войти в гильдию поживших на свете людей. Не торопитесь, Саша. Молодость — такой недостаток, который скоро проходит. А в мире взрослых и опытных не так много интересного, как вам кажется. Радостей больше у вас, юных. Мне бы хотелось вернуться в свое детство. Там были мечты, надежды, а теперь они испарились. И куда улетели — неизвестно.
— Вы тоже молодой, и как я слышала, неженатый. И уже имеете хорошую профессию. Я слышала, как отчим назвал вас экономистом с задатками гения.
— Ну, это он перехватил! Однако дело я свое понимаю и работать люблю. А вы какую специальность решили избрать?
— Тоже хочу быть финансистом.
— Напрасно. Я вам не советую связываться с деньгами. Надо что–то производить, изобретать, — ну, может быть, лечить, учить, а деньги… — они скоро выйдут из моды. Это сейчас людей поманили в торговлю, и все захотели считать, продавать, обменивать, но скоро эта лихорадка пройдет, и люди снова вернутся к серьезным делам.
Саша ничего не ответила, но доводы Сергея ей показались умными. Больше они не заговаривали — ни о делах, ни о жизни. Саша и всего–то встречалась с ним раза четыре, но с каждой встречей ее симпатия к нему возрастала. И сейчас, когда он в темноте коснулся рукой ее щеки, она снова почувствовала жар во всем теле и подумала: «А уж не влюбилась ли я, дурочка?..»
Неожиданно внизу раздался голос, похожий на рев медведя.
— Ага, это очнулся мой пленник.
Сергей направился к двери, а за ним хотела пойти Нина Ивановна, но Саша рванулась быстрее, схватилась за руку Сергея:
— Я с вами!
— Да пойдем, — сказал Сергей и улыбнулся: ему нравилась горячность Александры, ее желание быть с ним рядом и во всем ему помогать. Нина Ивановна, усаживаясь поглубже в кресло, в сердцах подумала: «Как она тут некстати». И ей вдруг представилось, что Сергей с хозяйской дочкой знакомы давно, и может быть, у них близкие отношения. «Молодежь теперь пошла ранняя, не то что мы; девушки себя не берегут». И от мыслей таких ей как–то стало нехорошо, неуютно — Сергей и ей успел понравиться, хотя по причине своего возраста серьезных намерений к нему не имела. Но странное дело: знакомство с Сергеем как–то отстранило от нее Николая Васильевича, он ей теперь казался лишним и неуместным, и ей даже стало жалко его, особенно в связи с тем, что, в сущности, из–за нее он попал в это нелепое положение, из которого еще и неизвестно, как они будут выбираться.
— Свет! Почему не зажжете свет? — хрипло орал Шахт, которого вел за руку Качалин. Руки у Шахта были за спиной и в наручниках; Сергей посадил его, как больного, в кресло, и сам сел рядом на диване. Тут же находилась Саша, и Шахт, угадав ее силуэт, воскликнул:
— Александра! Ты? Что они со мной делают, ты разве не видишь?..
За нее ответил Качалин:
— А ты будто не знаешь, что твои амбалы и ее вместе с нами затолкали в кузов машины. Я же слышал, как ты шептал им в уши: «Всех, всех везите!» Видно, решил не оставлять свидетелей, а заодно и дочку хозяев пустить на распыл.
— Какой распыл? Что ты буровишь, Сергей! Сделал из меня злодея, но зачем? Что это тебе дает? Ты хочешь иметь мои деньги, так и имей. Я дам тебе кучу денег. Но если прокурор раскопает теплоходы, нам всем хана! И тебе тоже. Да? Ты этого не понимаешь, ну, так я тебе скажу: нам дадут по пятнадцать строгого режима. Поверь Шахту — он знает. И развяжи мне руки. И дай телефон. Я позову людей, и они повезут нас домой.
Сергей отстегнул наручники, и Шахт замахал руками:
— Ой–ой–ой!.. Первый раз в жизни мне давали наручники. Это ужасно. Пусть их носят мои враги.
К нему возвращалось осознание всего с ним происходящего, и возвращалась его речь. И хотя Шахту было не до шуток, невольный юмор проскальзывал в его словах. Он говорил без умолку:
— Дайте мне нашатырный спирт и кофе — голова моя так шумит, будто кто–то меня ударил трубой. Не думал я, что ты, Сергей, сунешь мне под нос такую штуку. Ну ладно, будем считать, что ты пошутил. А теперь скажи: зачем нужно сидеть без света? Нас тут хорошо охраняют и не надо никого бояться. Включите, наконец, все люстры.
Сергей его осадил:
— Ты здесь пленный и будешь слушать мои команды. Одно твое своевольное действие, и ты снова получишь наручники. По твоей милости мы попали в ловушку и теперь будем думать, как из нее выбираться. А тебе советую поджать хвост и слушать мои команды, Нам сейчас не до шуток.
— Пленный? Это что–то новое. Мне говорили всякое, но такого еще никто не говорил. Ты, верно, думаешь, что можно что–нибудь делать без Шахта. Сапфир тоже так думал, но потом позвал меня и сказал: бери мою контору и делай так, чтобы моя голова не болела. Я уже и теперь не могу спать. Закрою глаза и вижу эти проклятые теплоходы. И на носу у каждого имя: «Есенин», «Некрасов», «Ушаков». Сделай так, чтобы я их не видел — эти ужасные фамилии. И я делал. И ты это делал. Мы хорошо тебе платили. И вот ей, — он показал на Нину Ивановну, — послали в Москву десять тысяч долларов. Или ты скажешь, не посылали? Нет, посылали. И она их получила. А когда следователь возьмет за жабры, что ты будешь говорить? И что она будет говорить?.. А ничего. Вам скажут: бери наручники, и вы возьмете. И потом сядете. Надолго. На много, много лет. Так я говорю или не так?..
— Так, так, — согласился Качалин. — Только до следователя еще далеко, и ты примешь свои меры. Но мы тебе поможем принять такие меры, какие нам нужны, а не вам с Сапфиром.
В темноте не было видно лица Шахта, но он примолк и опустил на грудь голову. Он вдруг понял: Качалин не шутит и действовать он будет решительно. Это была минута, когда воля его была смята, и он покорялся судьбе. Тихо попросил:
— Дайте же мне кофе.
Нанюхавшись нашатыря и напившись кофе, Шахт подошел к окну и спросил Качалина:
— Что вы там наблюдаете? На том берегу пост и живут четыре охранника. Я плачу им деньги.
— Охранника, может быть, там и четыре, но людей много. И всю ночь подходят машины, что–то нагружают и куда–то везут.
— И что же с этого? Пусть они нагружают и пусть везут.
Но вдруг Шахт спохватился:
— Такого не может быть! Вам это померещилось.
— Но ты посмотри сам. Вон, видишь, подходят машины.
Небо посветлело, и теперь отчетливо видны были машины и люди, таскавшие какие–то грузы. Шахт с минуту наблюдал эту картину и воскликнул:
— Странная штука! Что же они там грузят?..
И теперь уже, приоткрыв шторы, за странной этой картиной наблюдали все обитатели гостиной. И каждый высказывал свое предположение. И ближе всех подошел к истине Николай Васильевич:
