Александр Дюма - Королева Марго
– Ого! Зачем здесь эта зловещая свита? – шепотом спросил он. – Куда мы идем?
Тюремщик ответил только вздохом, очень похожим на стон.
– Черт побери! Вот проклятая жизнь! – пробормотал Коконнас. – Вечно какие-то крайности, нет под ногами твердой земли: то барахтаешься в воде на глубине в сто футов, то летаешь над облаками – середины нету! Слушайте, куда мы идем?
– Следуйте за алебардщиками, сударь, – произнес картавый голос, показавший Коконнасу, что замеченных им солдат сопровождал судебный пристав.
– А господин де Ла Моль? – спросил Коконнас. – Где он? Что с ним?
– Следуйте за алебардщиками, – тем же тоном повторил тот же картавый голос.
Пришлось повиноваться. Коконнас вышел из своей камеры и увидел человека в черном – обладателя столь неприятного голоса. Это был пристав, маленький горбун, который, несомненно, пошел по судейской части затем, чтобы скрыть под длинным черным одеянием другой свой недостаток: он был кривоног.
Коконнас начал медленно спускаться по винтовой лестнице. На втором этаже конвой остановился.
– Спуститься-то спустились, но не настолько, насколько нужно, – прошептал Коконнас.
Дверь открылась. У Коконнаса было зрение рыси и чутье ищейки; он сразу почуял судей и разглядел в темноте силуэт человека с голыми руками, при виде которого пот выступил у него на лбу. Однако он принял веселый вид, слегка склонил голову налево, как предписывали правила той эпохи и, подбоченясь, вошел в зал.
Кто-то отдернул занавес, и Коконнас в самом деле увидел судей и секретарей суда.
В нескольких шагах от судей и этих секретарей сидел на скамейке Ла Моль.
Коконнаса подвели к судьям. В ожидании вопросов он встал против них и кивком головы с улыбкой приветствовал Ла Моля.
– Как ваше имя, сударь? – спросил председатель суда.
– Марк-Аннкбал де Коконнас, – изысканно вежливо отвечал он, – граф де Монпантье. Шено и прочая, и прочая; но я полагаю, что наши титулы вам известны.
– Где вы родились?
– В Сен-Коломбане, близ Сузы.
– Сколько вам лет?
– Двадцать семь лет и три месяца.
– Хорошо, – сказал председатель суда.
«Видно, ему это понравилось», – пробормотал Коконнас.
– Теперь скажите, – выждав, пока секретарь запишет ответы обвиняемого, продолжал председатель:
– С какой целью вы оставили службу у герцога Алансонского?
– Чтобы быть вместе с господином де Ла Молем, вот с этим моим другом, который оставил у него службу за несколько дней до меня.
– Что вы делали на охоте, когда вас арестовали?
– Как что?.. Охотился, – ответил Коконнас.
– Король тоже был на этой охоте, и там у него начались первые приступы той болезни, которой он страдает в настоящее время.
– По этому поводу я ничего не могу сказать – я был далеко от короля. Я даже не знал, что он чем-то заболел. Судьи переглянулись с недоверчивой усмешкой.
– Ах, вы не знали?.. – переспросил председатель.
– Да, сударь, и мне очень жаль короля. Хотя французский король и не является моим королем, но я чувствую к нему большую симпатию.
– В самом деле?
– Честное слово! Не то что к его брату, герцогу Алансонскому. Признаюсь, его я...
– Речь идет не о герцоге Алансонском, сударь, а о его величестве...
– Я уже сказал вам, что я его покорнейший слуга, – ответил Коконнас с очаровательной развязностью, принимая небрежную позу.
– Если, как вы утверждаете, вы действительно слуга его величества, то не скажете ли суду, что вам известно о магической статуэтке?
– Ах, вот как! Мы, значит, возвращаемся к истории со статуэткой?
– Да, сударь, а вам это не по вкусу?
– Как раз наоборот! Предпочитаю статуэтку. Продолжайте!
– Почему эта статуэтка оказалась у господина де Ла Моля?
– У господина де Ла Моля? Вы хотите сказать: у Рене!
– Таким образом, вы признаете, что она существует?
– Разумеется, признаю, если мне ее покажут.
– Вот она. Это та самая, которая вам известна?
– Очень хорошо известна.
– Секретарь, запишите, – сказал председатель, – обвиняемый признался, что видел эту статуэтку у господина де Ла Моля.
– Нет, нет, – возразил Коконнас, – не путайте! Видел у Рене.
– Пусть будет – у Рене. Когда?
– В тот единственный раз, когда я и господин де Ла Моль были у Рене.
– Вы, значит, признаете, что вместе с господином де Ла Молем были у Рене?
– Вот так так! Да разве я это когда-нибудь скрывал?
– Секретарь, запишите: обвиняемый признался, что был у Рене в целях колдовства.
– Э, потише, потише, господин председатель! Умерьте ваш пыл, будьте любезны! Об этом я не сказал ни слова.
– Вы отрицаете, что были у Рене в целях колдовства?
– Отрицаю! Колдовство совершилось случайно и непреднамеренно.
– Но оно имело место?
– Я не могу отрицать, что происходило нечто похожее на чародейство.
– Секретарь запишите: обвиняемый признался, что у Рене совершилось чародейство с целью умертвить короля.
– Как с целью умертвить короля? Это гнусная ложь! Никогда никакого чародейства с целью умертвить короля не было!
– Вот видите, господа, – сказал Ла Моль.
– Молчать! – приказал председатель и, повернувшись к секретарю, продолжал:
– С целью умертвить короля. Записали?
– Да нет же, нет, – возразил Коконнас. – Да и статуэтка изображает вовсе не мужчину, а женщину.
– Что я вам говорил, господа? – вмешался Ла Моль.
– Господин де Ла Моль! Вы будете отвечать, когда мы будем вас допрашивать, – заметил председатель, – не перебивайте допрос других. Итак, вы утверждаете, что это женщина?
– Конечно, утверждаю.
– Почему же на ней корона и королевская мантия?
– Да очень просто, черт возьми, – отвечал Коконнас, – потому что она...
Ла Моль встал и приложил палец к губам. «Верно, – подумал Коконнас. – Но что бы такое рассказать, что пришлось бы по вкусу этим господам?».
– Вы продолжаете настаивать, что эта статуэтка изображает женщину?
– Разумеется, настаиваю.
– Но отказываетесь сообщить суду, кто эта женщина?
– Это моя соотечественница, – вмешался Ла Моль. – Я любил ее и хотел, чтобы и она меня полюбила.
– Допрашивают не вас, господин де Ла Моль! – крикнул председатель. – Молчите, или вам заткнут рот!
– Заткнут рот? – воскликнул Коконнас. – Как вы сказали, господин в черном? Заткнут рот моему другу?.. Дворянину? Полноте!
– Введите Рене, – распорядился генеральный прокурор Лагель.
– Да, да, введите Рене, – сказал Коконнас, – посмотрим, кто окажется прав: вы трое или мы двое...
Рене вошел, бледный, постаревший, почти неузнаваемый, согнувшийся под гнетом преступления, которое он собирался совершить, – преступления еще более тяжкого, чем те, которые он совершил доселе.
