Вольф Серно - Странствия хирурга: Миссия пилигрима
— Выяснить сие было непростым делом, поскольку Джироламо берег письма, как зеницу ока. Лишь когда он переправил почту адресату, моим людям удалось ненадолго завладеть ею. Там было три письма: два вышеупомянутых и еще послание профессора Джироламо отцу Томасу.
— Ну и каким же образом это связано с доказательством происхождения Витуса из Камподиоса?
— Еще чуточку терпения, ваше величество. Самым важным по содержанию было, несомненно, письмо, написанное раньше всех. В нем отец Томас сообщает молодому Витусу, что окончательное доказательство его знатного происхождения найдено. Неподалеку от монастыря проживает некая, уже упомянутая мною, старая ткачиха, которая может засвидетельствовать, что леди Джейн, подкинув своего ребенка, завернутого в красный платок, к воротам монастыря, умерла на ее руках в тот же день. В письме монах просит своего ученика приехать в Камподиос, чтобы самолично побеседовать со старой ткачихой. И сделать это надо как можно быстрее, поскольку женщина смертельно больна.
Второе письмо, написанное управляющим, гораздо менее важно. В нем Кэтфилд выражает сожаление, что первое письмо не застало хозяина в замке, и управляющий пересылает его в Танжер…
Третье письмо, написанное профессором отцу Томасу, доставило моим осведомителям больше всего хлопот, ибо оно было скреплено печатью. Тем не менее им удалось вскрыть эпистолу, прочитать и снова запечатать таким образом, чтобы ни у кого не зародилось подозрения. Профессор сообщает, что Витус скоро прибудет в Камподиос.
Елизавета удивленно приподняла брови:
— Минутку, если я правильно расслышала, а я правильно расслышала, профессор Джироламо никак не мог знать, что молодой Витус направляется в Камподиос. Ведь, по его сведениям, тот поехал в Англию.
— Несомненно, ваше величество. Но к моменту написания письма он многократно общался с Витусом посредством голубиной почты. Поэтому ему не составило труда незамедлительно сообщить своему коллеге, что найдено последнее звено в цепи доказательств его благородного происхождения, и призвать молодого человека поспешить в монастырь.
— Да, похоже, на долю Витуса из Камподиоса в последнее время выпало немало волнений, — заметила Елизавета со вздохом.
— Воистину. — Уолсингем вновь порылся в папке с документами и вынул два листа. — Вот, ваше величество, копии первого и третьего писем. Почерк отнюдь не каллиграфический, поскольку мои люди переписывали их в спешке, но, надеюсь, вы все же сможете разобрать содержание.
Елизавета взяла бумаги и приступила к чтению. Делала она это сосредоточенно и неторопливо, а закончив, задумалась.
— Примечательный молодой человек этот Витус, — произнесла она наконец. — Огородив себя и ближних огненным кольцом, он тем самым спас всех от черной смерти. Вы знали, Фрэнсис, что такое кольцо может явиться непреодолимой преградой для заразы?
— Честно говоря, нет, ваше величество.
— И я не знала… Однако я хотела бы еще раз вернуться к вопросу о происхождении этого молодого человека. Хорнстейпл утверждает, что младенца могли подменить. Можем ли мы полностью исключить такую вероятность, если даже учитывать показания старой ткачихи?
Уолсингем помедлил и уверенно произнес:
— Хорнстейпл много чего утверждал, но сейчас совершенно бесспорно одно: существует свидетельница, которая может подтвердить, что леди Джейн подкинула к монастырским воротам свое дитя 5 марта anno 1556, и в тот же день младенца нашел тогдашний настоятель обители. Кроме того, по словам вышеозначенной свидетельницы, леди Джейн сообщила ей, что завернула младенца в красный платок. Из всего этого я делаю два вывода: во-первых, платок леди Джейн не мог быть украден ранее, к примеру, некоей женщиной, которая захотела подбросить в нем своего ребенка к монастырю. То есть младенец, лежавший в красном платке, несомненно, был сыном леди Джейн. И, во-вторых… не было никакой второй женщины, подменившей ребенка.
— Но почему же?
— Да потому что это не имеет ни малейшего смысла, ваше величество. — Уолсингем поднял палец, дабы подчеркнуть важность того, что он намерен сказать. — Представим себе следующую картину: некая другая мать идет со своим младенцем к монастырю, чтобы подкинуть его. Почему она это делает? Потому что вынуждена избавиться от него по тем или иным причинам. Но ведь такая мать, оставив у ворот своего ребенка, никогда не возьмет чужого! В таком случае она всего лишь поменяла бы свою старую проблему на новую.
— Вы правы, — кивнула Елизавета: слова Уолсингема полностью убедили ее. — Уж коль на то пошло, у монастырских ворот должны были бы лежать два ребенка.
— Я рад, что ваше величество разделяет мое мнение.
— Следовательно, молодой Витус — человек благородного происхождения. Он врач, чрезвычайно трудолюбив и к тому же успел написать медицинский трактат.
— Именно так.
— Давайте вернемся теперь к содержанию этой актуальной книги.
— Буду краток: помимо того, что трактат написан молодым Коллинкортом на превосходной латыни и автор пришел к целому ряду блестящих выводов, главный итог, по моему мнению, это разоблачение возбудителя чумы. Это чумная блоха, названная им Pulex pestis.
— Как вы сказали? Блоха — виновник черной смерти? Малюсенькая блоха? Вы шутите, Фрэнсис.
— Никоим образом, ваше величество. Ничтожный укус ничтожной блохи ведет к катастрофическим последствиям. От всего сердца рекомендую вам прочесть это занимательнейшее произведение. Вы получите огромное удовольствие, шаг за шагом следуя за логическими построениями молодого Коллинкорта, пока наконец, словно бы само собой разумеющееся, перед вами не предстанет блестящее умозаключение: переносчик чумы — блоха. Именно она разносит страшную заразу, если не брать во внимание заражение человека человеком.
Уолсингем выдержал многозначительную паузу и продолжил:
— Этот вывод, ваше величество, — настоящий переворот в науке. Представьте только: если при следующей вспышке эпидемии каждый будет следить за тем, чтобы не соприкасаться с блохами, болезнь выдохнется за несколько дней.
Это было настолько невероятно, что Елизавете понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное. Однако королева была чрезвычайно сообразительна и обладала прекрасной памятью, поэтому возразила, нахмурив лоб:
— Но до этого вы говорили о чуме как о неотразимом оружии. Я слишком хорошо знаю вас, чтобы догадываться, что это было неспроста. Так в чем зерно?
Уолсингему было непросто скрыть свою гордость:
— Мое предположение, что чуму можно использовать и во время военных действий, подтвердилось, причем в тот самый момент, когда я читал произведение молодого Коллинкорта.
