Тим Уиллокс - Религия
— Я продал немного рыцарям, — сказал Кейки, нисколько не смущаясь.
— Трех фунтов хватит, чтобы одурманить весь орден на целую неделю.
— А их было три? — Гуллу пожал плечами. — Остальное ушло для своих — моей семье, друзьям.
Тангейзер посмотрел на страдальцев в задней комнате.
— Если очень нужно, — сказал Кейки, — могу продать немного и тебе.
Что бы ни собирался ответить Тангейзер этому наглецу, он передумал, когда Борс поставил на пол корзинку, чтобы хлопнуть его по спине и снова грубо загоготать.
— Ну, что я тебе говорил, Матиас? Этот человек настоящий король воров.
Тангейзер понял, что проиграл. Он искал достойный выход из положения.
— Это верно, — произнес он, обращаясь к Гуллу Кейки, — что я не смог бы перебраться через гору в одиночку.
Он проигнорировал хмыканье Борса и жестом попросил Гуллу перевести, тот перевел; дети слушали с почтением, глядя на обоих мужчин, разительно отличающихся своими размерами и пропорциями.
— Потому что я тяжело болел, на самом деле едва не умер, и был совершенно ослаблен лихорадкой, — продолжал Тангейзер, как он надеялся, с проникновенной серьезностью.
Он подождал, пока Кейки сообщит об этом всем остальным, но старый мальтийский контрабандист только слегка улыбнулся, кивнул головой и ничего не сказал. Дети зачарованно смотрели на Тангейзера карими глазами, будто бы он был добродушным великаном, явившимся в ответ на их мольбы. Тангейзер кашлянул.
— Так вот, — произнес он, — чтобы отблагодарить тебя за помощь, я и пришел сегодня и принес в знак признательности эти скромные подарки.
Он шагнул, поднял корзину с богатствами и протянул, отчего Борс застыл с разинутым ртом, молодой женщине. Она засомневалась и взглянула на Кейки. Тот кивнул, и она приняла корзину, опустившись в грациозном реверансе. Тангейзер посмотрел на Борса, веселье которого мигом улетучилось, похлопал его по спине и засмеялся сам.
— Ну что ты, Борс, рыцари держат этих людей на одних только морских галетах и соленой рыбе. Кстати, кажется, у тебя в мешке что-то звякало? Отдай это твоему королю воров.
Бросив хмурый взгляд на Тангейзера, улыбнувшись и поклонившись женщине, Борс так и сделал. Кейки поглядел на Тангейзера. Он слишком огрубел душой, чтобы растрогаться, был слишком умудрен жизнью, чтобы не понимать — эта встреча могла бы закончиться гораздо хуже, — но он склонил голову в знак признательности, давая понять, что, как бы то ни было, он все понял. Мальтиец опустил на пол мешок, и в нем в самом деле что-то звякнуло.
— Нам пора, у нас спешные дела, — сказал Тангейзер. Он поклонился симпатичной девочке. — С вашего позволения, мы откланяемся.
— Останьтесь, — сказал Кейки. — Устроим праздник, и вы должны поучаствовать в нем.
Тангейзер заглянул ему в глаза и понял, что между ними только что было заключено воровское соглашение. Подобные союзы гораздо дороже золота. Даже дороже опиума.
— Мы выпьем бренди за ваше здоровье и побеседуем, — согласился Тангейзер. — Но предупреждаю, когда в трапезе участвует Борс, остальным достаются сущие крохи.
Кейки засмеялся. Борс вспыхнул. Тангейзер указал на детей, которые наблюдали за всеми этими переменами с изумлением.
— Окажи Борсу услугу, переведи им, пожалуйста.
* * *В такие сложные времена, когда все оказались брошенными на произвол судьбы, радость от мелочей многократно увеличивалась; по этой причине Тангейзер возобновил традицию принимать по утрам ванну, отмокая в большой бочке на задах обержа. За время его отсутствия никто не подходил к бочке, это была приятная новость, учитывая спрятанный под ней опиумный клад, зато сама бочка была покрыта толстым слоем пыли, птичьего помета и слизи. Хватило бы дня, чтобы слить из нее оставшуюся воду, вычистить и заново наполнить, но он взял для этого двух рабов, занятых в бесконечных работах по восстановлению стены. Пара счастливчиков оценила, насколько щедр их хозяин и насколько легка работа. Он позволял им делать перерывы на молитву, он кормил их соленой рыбой и хлебом, не зараженным долгоносиками, и он знать не знал, что такое хлыст. Они обливались слезами, целовали ему ноги и хватали его за колени, когда он отправлял их обратно, а его при этом пронзило такое острое чувство вины, какого он не испытывал за все совершенные в последнее время убийства, тяжким грузом давившие на сердце. Бочка была прикрыта куском холстины, поскольку пыль была теперь постоянной составляющей жизни. Тангейзер снял холстину, снял с себя одежду и погрузился в бодрящую прохладу.
Он почти дремал, опустившись на корточки, сложив руки на груди, откинув голову на край бочки, и счастливо думал ни о чем; когда ему в лицо плеснула вода, он открыл глаза и увидел Ампаро, опускающуюся в ванну.
Ее груди исчезли под соленой водой раньше, чем он успел их рассмотреть, на поверхности остались только два блестящих полукружия, словно насмехающихся над его решением хранить целибат. Ее лицо и шея отливали темным золотом в свете солнца, и резкий контраст между ними и молочно-белой бледностью груди кружил ему голову. В бочке было не так много места, чтобы он мог избежать соприкосновения, даже если и собирался так поступить. Ее по-змеиному гладкие ноги скользнули, обхватывая его бедра и ягодицы — привычка, так же волнующая, как и ее грудь, только болван стал бы решать, что из этого лучше, — и она уселась ему на колени. Он чувствовал, как невидимые под водой соски касаются его груди. И сейчас же ощутил, как между ногами разрастается нечто, чему не в силах помешать что-либо в целом свете и о чем Ампаро вроде бы совершенно не подозревала.
— Это Борс отправил тебя сюда? — спросил он.
— Борс? — переспросила она, невинная, словно весеннее утро.
Он покачал головой, отметая эту тему. Тангейзер безуспешно пытался придумать, что ему сказать. Ампаро положила руки ему на плечи и задрожала от нетерпения. Он обхватил ее за талию. Изумительно. Он знал по опыту, что женщины проявляют большую ловкость, избегая близости, когда не желают ее, но горе тому мужчине, который попытается проделать то же самое, и не важно, какими высокими соображениями он руководствуется.
— В Испании, — сказала она, — мужчины берут копья и выходят сражаться с быками, ты знаешь об этом?
Вопрос застал его врасплох, но не больше, чем ее самовольное погружение в его ванну. Возможно, этот вопрос был вызван его вопиюще возбужденным состоянием.
— Ну конечно, — ответил он. — Я слышал, что Карл Пятый сам убивал быков в Вальядолиде.
Эти глубокие познания нисколько не впечатлили Ампаро.
