Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень со львом
— Вы мне не верите? Ну так что ж! Следуйте за мной!
— Только если вы скажете мне свое имя.
— Я назову вам его по дороге. Идемте.
Она взяла факел, находившийся в ее нише, пересекла сводчатый зал и стала подниматься по лестнице. Старуха, тоже со своим факелом, шла по пятам за Франсуа. Вот так, шагая между этими двумя странными женщинами, он и открывал свой замок.
Выбравшись из подземелья, женщина в зеленом толкнула какую-то дверь. Франсуа изумился. Он попал в совершенно необъятное помещение, однако его поразила не столько его площадь — он и в других замках видел залы не меньше, — сколько высота. Снаружи было еще светло, и свет, проникавший через несколько бойниц, позволял догадаться, что потолок тут не ниже, чем в соборе. Граф Лумиельский даже забыл о том, кто стоит с ним рядом.
— Сколько тут этажей?
— Два.
Два! Невероятно! В таком замке их с легкостью можно было бы уместить все четыре или пять! Франсуа поднял глаза. Скудное освещение не позволяло видеть потолок, взгляд терялся в полумраке. Создавалось впечатление, что над головой нависла сама неизвестность… Молодая женщина заговорила, пересекая зал уверенным шагом:
— Меня зовут Юдифь. Я из Гранады.
Франсуа удивленно прервал ее:
— Так вы знаете Гранаду?
— Я жила там.
— Но вы же не сарацинка!
— В Гранаде живут не одни только сарацины. Есть также и евреи.
Пройдя через все помещение, Юдифь из Гранады вступила на другую лестницу. Начался бесконечный подъем.
— Мой отец Эфраим торговал шелком. Мы вместе покинули Гранаду три года назад, направляясь в Бургос. Я была помолвлена с одним молодым человеком из этого города, и отец сопровождал меня туда на свадьбу. По дороге мы остановились в Лумиеле. Граф оказал нам гостеприимство, однако ночью велел убить моего отца, а меня изнасиловал…
Они поднялись на следующий этаж. Снова Юдифь вступила в зал, размерами не уступающий собору. Франсуа заметил посреди пустынного пространства кровать под балдахином. Должно быть, это покои сеньора, его спальня. Молодая женщина продолжила:
— Я прокляла его, и сразу же после этого он поднялся на стену и бросился вниз. Я покажу вам откуда.
— Вы колдунья?
— Эту силу я унаследовала от моей матери Мириам, а она — от своей.
За вторым залом обнаружилась новая лестница, на этот раз всего в несколько ступеней, заканчивающаяся люком. Юдифь из Гранады подняла крышку. Они вышли на дозорный ход.
Ничего подобного Франсуа раньше не видел. Во-первых, высота стен, к которой прибавлялась высота скалы, казалась просто невероятной. Стоило склониться через парапет, и внизу разверзалась настоящая бездна. К тому же из-за отсутствия зубцов (что было сделано, без сомнения, для того, чтобы удобнее бросать камни и прочие метательные снаряды) парапет, едва достигавший ему до пояса, казался необычайно низким. Франсуа вновь испытал такое же смущение, как давным-давно в Куссоне, когда его дядя заставил его пройти над пустотой.
Юдифь остановилась.
— Вот отсюда и бросился граф. Крестьяне нашли его тело прямо под этим местом.
Она увидела бледность на лице Франсуа.
— А вам самому не хочется туда прыгнуть?
— Да, но это просто головокружение. Со мной такое уже было в детстве.
— Прыгайте, как граф Лумиель!
Солнце садилось, и пейзаж приобрел какие-то новые, необычные краски; расположенная правее деревня белела загадочным пятном. Франсуа так и тянуло полететь подобно птице! Некоторое время Франсуа воображал себе, будто он парит над этой необъятностью — как тогда, в Булони, когда смотрел на море. Достаточно всего лишь оттолкнуться ногой и… Но тут его взгляд упал на перстень со львом, и он вернулся к действительности.
— Уже давно я научился отгонять от себя такого рода страхи. Идемте отсюда, Юдифь. Вы же сами видите, ваше колдовство бессильно.
В первый раз молодая женщина посмотрела на него с интересом.
— Это не так. Оно не подействовало только потому, что у вас чистое сердце и зло не пристает к вам.
— Один человек уже говорил мне это. Но раз у меня чистое сердце, то вы не откажете мне в одной милости?
— Какой?
— Расскажите о Гранаде.
Франсуа и Юдифь ужинали в большом нижнем зале. Старуха накрыла на стол. Горели факелы, но света от них было не больше, чем от бойниц, и потолок по-прежнему терялся во мраке. Они долго ели в молчании, потом Юдифь закрыла глаза.
— Гранадский замок зовется Альгамбра. Он стоит на холме. В сущности, это больше чем замок, это целый город. У него тридцать башен, и каждая из них сама по себе замок — со внутренними дворами, садами, водоемами…
Юдифь говорила долго, явно взволнованная, воскрешая в памяти любимые образы. Франсуа тоже закрыл глаза. Он представил себе дворец герцога Лермы, умноженный в десять, в сто раз… Юдифь вдруг замолчала.
— Почему вас так интересует Гранада?
— Потому что я собираюсь туда в крестовый поход!
Она поднялась со своего места.
— Желаю вам никогда туда не добраться!
— Почему?
— Потому что вы все там разрушите! Если бы вы только знали, насколько сарацины превосходят вас во всем! Их ученые гораздо образованнее, врачи гораздо искуснее, музыка гораздо пленительнее, поэзия — вдохновеннее, а мудрецы — гораздо мудрее…
Франсуа был вполне расположен поверить Юдифи. В сарацинах и вправду имелось что-то более изысканное, чем в христианах. Он вспомнил о сарацинских коврах, виденных в Париже, о розарии Розы де Флёрен. Но все же попытался возразить:
— Однако у них нет истинной веры.
Юдифь из Гранады смерила его взглядом. Золотая звезда дрогнула на ее груди.
— У вас тоже нет истинной веры!
Франсуа сделал все возможное, чтобы она смягчилась. Он объяснил ей, что никто ничего и не собирается разрушать. Рассказал о том, кто такой дю Геклен, о том, как они заменили Педро Жестокого, кровавого тирана, ненавидимого своими подданными, безупречным Генрихом Трастамарским.
Юдифь его перебила:
— А вы знаете, за что кастильцы больше всего ненавидели короля Педро? За то, что он покровительствовал моим единоверцам и не питал ненависти к сарацинам. Наоборот, он призывал от них к своему двору людей искусства и перенимал все, что было самого лучшего.
— Но он убил свою жену! А своих врагов подвергал страшным пыткам!
— Может быть. Все равно, не следует судить людей слишком опрометчиво. Взять, к примеру, Эсперансу. Наверняка вы думаете, что эта старуха — какое-нибудь чудовище…
— Эсперанса?
— Та самая, что встретила вас здесь, старая экономка графа Лумиеля. Она была свидетельницей его преступления. Она тоже ненавидит моих соплеменников, но с тех пор, как ее господин умер, прячет меня, потому что считает, что справедливость на моей стороне.
