Александр Дюма - Две Дианы
И через час Габриэль в сопровождении Андре пустился в путь.
XXIII.
УБИЙСТВЕННОЕ ДОВЕРИЕ
В замке Амбуаз, в своих покоях, герцог де Гиз оживленно беседовал с высоким, крепко сбитым и энергичным человеком, одетым в мундир капитана стрелков.
– Маршал де Бриссак меня заверил, что я могу положиться на вас, капитан Ришелье.
– Я готов на все, ваша светлость, – ответил Ришелье.
– Тогда я вам поручаю охрану главных ворот замка. Это не значит, конечно, что господа протестанты начнут приступ именно в этом месте. Однако этот пункт имеет важнейшее значение. А посему вы не должны ни впускать, ни выпускать никого без мандата за моей подписью.
– Будет исполнено, ваша светлость. Кстати, какой-то молодой дворянин, назвавшись графом де Монтгомери, только что явился ко мне. У него нет мандата, но есть пропуск, подписанный вами. Он заявил, что прибыл из Парижа. Проводить ли его к вам, как он того просит?
– Да, и незамедлительно! – оживился герцог. – Но погодите, это еще не все. Сегодня в полдень к вашим воротам должен явиться принц Конде, которого мы пригласили сюда. Вы пропустите лишь его одного, но не тех, кого он приведет с собой. Под видом военных почестей постройте ваших солдат. Пусть они зажгут фитили и держат наготове свои аркебузы.
– Будет исполнено, ваша светлость, – отчеканил Ришелье.
– Затем, – продолжал герцог де Гиз, – когда протестанты рванутся вперед и начнется свалка, зорко следите за принцем и, если он сделает хоть движение или на миг поколеблется обнажить против них шпагу, убейте его!
– Сделать это нетрудно. Вот только нелегко простому капитану быть рядом с принцем. Герцог задумался, потом сказал:
– Великий приор и герцог Омальский будут не спуская глаз следить за ним, и они вам подадут сигнал – тогда вы повинуйтесь.
– Слушаюсь, ваша светлость.
– Вот и хорошо, капитан. Можете идти. Скажите, чтобы графа де Монтгомери немедленно пропустили ко мне.
Капитан Ришелье низко поклонился и вышел. Через минуту герцогу доложили о Габриэле. Тот предстал перед ним бледный, угрюмый, и даже радушный прием первого министра не рассеял его мрачной сосредоточенности.
Недаром, сопоставив зародившиеся у него подозрения с некоторыми высказываниями, которые вырвались у королевских патрулей, Габриэль был близок к познанию истины.
Король, который его помиловал, и партия, к которой он примыкал, вступили в открытую войну.
– Знаете, Габриэль, – обратился к нему герцог, – зачем я вас вызвал?
– Я могу лишь догадываться, но точно не знаю, ваша светлость.
– Протестанты решились на мятеж. Они намереваются напасть на нас здесь, в Амбуазе!
– Это прискорбная и пагубная крайность!
– Нет, друг мой, вы ошибаетесь. Это же великолепный повод, – возразил ему герцог.
– Что вы хотите этим сказать, ваша светлость? – удивился Габриэль.
– Я хочу сказать, что протестанты собираются застать нас врасплох, а мы-то их уже поджидаем! Я хочу сказать, что их замыслы раскрыты, их планы сорваны. И самое главное – что они первые обнажили шпаги и тем самым выдали себя с головой. Они погибли – вот то, что я хотел вам сказать.
– Не может быть! – воскликнул пораженный граф де Монтгомери.
– Теперь судите сами, – продолжал герцог, – знаем ли мы все подробности этой нелепой затеи. Вот послушайте. Шестнадцатого марта они должны соединиться под городом и начать нападение. В карауле у них были свои люди, теперь весь караул сменен. Их друзья должны были им открыть восточные ворота, теперь эти ворота заколочены. Их отряды должны были тайком пробраться по лесным тропам через леса Шато-Реньо, но королевские солдаты захватят их врасплох и до Амбуаза не дойдет и половины. Мы превосходно осведомлены и подготовились на славу.
– Н-да… замечательно, – повторил потрясенный Габриэль и, не зная, о чем говорить, спросил: – Но кто же вам так точно все рассказал?
– Вот то-то и оно! – засмеялся герцог. – Двое из их стана раскрыли нам их планы – один за плату, другой со страху. Могу признаться: шпионом был тот, кого, может быть, вы знаете, и зовут его маркиз де…
– Молчите! – вскричал Габриэль. – Не называйте мне его имени… Я не должен был спрашивать, вы и так мне слишком много открыли! А честному человеку очень трудно не изобличить предателя!
Удивившись, герцог де Гиз возразил:
– Но мы же питаем к вам, Габриэль, полное доверие!..
– Но зачем вы меня, собственно, вызвали? Об этом вы мне еще не сказали.
– Зачем? – переспросил герцог. – У короля так мало надежных и преданных слуг. Вы из самых надежнейших. Вы поведете отряд на мятежников.
– На мятежников? Невозможно!
– Невозможно? Почему так? – поразился герцог. – Мне непривычно слышать это слово из ваших уст, Габриэль.
– Ваша светлость, – твердо ответил Габриэль, – я приобщился к их учению.
Герцог де Гиз вскочил с места и посмотрел на графа чуть ли не со страхом.
– Да, это так, – с грустной улыбкой подтвердил Габриэль. – Если вам, монсеньер, будет угодно отправить меня на испанцев или на англичан, я не дрогну, не отступлю ни на шаг и с радостью отдам за вас свою жизнь! Но здесь налицо междоусобная война, религиозная война, война против братьев и соотечественников, и тут я отказываюсь, монсеньер. Я хочу сохранить за собой ту свободу, которую вы когда-то мне обещали!
– Вы гугенот! – наконец вырвалось у герцога.
– И притом убежденный. Я принял новое учение и отдал ему свою душу.
– А заодно и шпагу? – с горечью спросил герцог.
– Нет, монсеньер.
– Полно, – возразил герцог, – не станете же вы меня уверять, что ничего не знали о заговоре против короля, который затеяли ваши так называемые братья!
– Именно так, не знал, – резко ответил граф.
– Тогда вам придется им изменить, ибо вы поставлены перед выбором: или – или!
– О герцог! – с упреком отозвался Габриэль. Герцог с досадой швырнул свой берет на кресло:
– Но как же вы тогда выпутаетесь?
– Как? – холодно, почти сурово переспросил Габриэль. – Очень просто. Я считаю, что ложное положение требует от человека предельной искренности. Когда я примкнул к протестантам, я открыто объявил их вождям, что мои обязательства перед королем, королевой и герцогом де Гизом не позволяют мне сражаться в рядах протестантов. Они знают, что Реформация для меня – лишь вероучение, но не партия. И я оговорил с ними, так же как и с вами, свое полное право на свободу действий. Вот потому, не склоняясь ни на ту, ни на другую сторону, я надеюсь сохранить собственное достоинство и уважение.
Габриэль высказал все это с гордостью и воодушевлением. Герцог, тем временем успокоившись, не мог не подивиться откровенности и благородству своего давнего боевого товарища.
