Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона
Когда зверь отказывается уйти в клетку, его загоняют туда силой. Меттерних к тому же понял: при дележе шкуры посредник может не получить ничего. Потому солдатам Австрии был отдан приказ: марш в бой!
Тут, как часто случается, прибежавшему к столу последним досталась самая большая ложка. Кутузова уже не было. Роль главнокомандующего союзными силами должен был занять старший по званию. По настоянию Меттерниха им стал фельдмаршал Карл Шварценберг, получивший высший воинский чин именно за командование наблюдательным корпусом у границы с Россией.
Итак, одна сила оказалась в итоге сломленной. Вторая с триумфом вошла в Париж. А как же тогда все потуги Меттерниха?
Англия, которая все последние годы из своего далекого далека следила за разворотом событий на континенте и поддерживала коалицию крупными суммами, не могла оставаться в стороне.
Увидев русских солдат на параде в Лондоне, правители Великобритании оказались сдержанными по отношению к императору Александру не потому, что его не оценили. Как раз напротив, поняли, что у России самая крупная по численности и непобедимая по мощи армия. И теперь русский царь может потребовать от союзников чего только пожелает.
А пожелает он, без сомнения, стать твердой ногой на берегах Вислы, укрепить свою давнюю союзницу Пруссию за счет Саксонии, сподвижницы Наполеона, и других германских земель. И это — у границ Австрии, в ее непосредственной близости.
Меттерних и сам понимал, как у него не все задалось, что он вынашивал и лелеял. И тут осенило: собраться всем императорам, королям, князьям и герцогам, чтобы укоротить ту силу, что, вместо бонапартовой, подняла голову в Европе.
И собраться на такой конгресс где ж? Не иначе как в Вене. В столице его, первого министра и министра иностранных дел, государстве — Австрии.
Дуэль с его величеством
Три запыленных дормеза остановились у старинного особняка в центре Вены, и слуги тут же принялись заносить в дом тяжелые сундуки.
— Неподъемные, дьявол их побери! — проворчал подносчик, ухватившись за поручень. — Никак набиты золотыми слитками.
— Поклажа ценнее — книги, — ответил кучер в синей ливрее. — У нашего князя привычка — нужная книга в любой момент должна быть под рукою.
До полудня Шарль Морис Талейран, или князь Беневентский, никого не принимал — был занят с парикмахерами. Когда после обеда доложили о приезде австрийского министра иностранных дел, вышел, хромая, ему навстречу. Обнимаясь, осыпал министра пудрой, точно выбил о него мешок из-под муки.
— Ну, что здесь у вас, все уже съехались? — нетерпеливо задал вопрос.
— Конгресс в полном сборе — почти две с половиной сотни одних глав императорских, королевских и княжеских домов, — обрадованно сообщил Меттерних.
— Вена, конечно, веселится. А чем заняты самые главные действующие лица, для которых вы, граф, поставили весь спектакль?
— У нас в Вене говорят: русский царь очаровывает дам, король Дании пьет, король Вюртемберга ест, король Пруссии думает, король Баварии говорит, а император Австрии платит.
— Что касается императора Александра, он скоро заговорит! — усмехнулся Талейран. — Сумеем ли мы ему ответить достойно — вот в чем вопрос.
— Об этом спрашиваете вы, его близкий друг? Въехав в Париж, русский царь первые дни был гостем вашего дома.
— Я был вынужден оказать гостеприимство. Мне донесли: под Елисейский дворец подведена мина. Хотя иногда случается, слухи могли оказаться ложными.
«Сами вы, ваша светлость, их и сочинили, — отметил про себя Меттерних. — В том нет ни малейшего сомнения. Такая возможность — оказаться в лучах славы главы всей наполеоновской коалиции, чтобы весь Париж говорил: смотрите, император Александр остановился не где-нибудь, а у лучшего своего друга Талейрана!»
Вслух же министр произнес:
— Теперь, полагаю, сам Александр захочет подвести бомбу под весь наш конгресс. Опасности можно ожидать только от него.
— А вы, граф, вижу, не пылаете к нему особой страстью? — Талейран оперся о набалдашник трости и пристально посмотрел в глаза собеседника.
— Он мне одну штуку никак не может простить — выдвижение князя Шварценберга на пост главнокомандующего союзных армий, — признался Меттерних. — Дело в том, что на место фельдмаршала метил он сам, царь.
«Должно быть, сочинил, бестия! — мелькнуло в голове Талейрана. — Но придумано талантливо, ничего не скажешь. Надо бы эту историю под страшным, разумеется, секретом, сообщить какому-либо несусветному болтуну. Тайны, они ведь для того и существуют, чтобы становиться достоянием всех и каждого. Иначе нам, дипломатам, нечем было бы питать свои изощренные умы. Слухи и сплетни — вот два слагаемых нашего дипломатического искусства».
— С императором Александром я, полагаю, найду общий язык, — вернулся к сути разговора Талейран. — Да и вся моя задача, в отличие от вашей, граф, значительно проще: отстоять на переговорах территорию Франции в границах, которые существовали при наших королях. Но это, граф, между нами. Зачем заранее афишировать свои намерения?
«Ну вот, для себя болтуна я уже сыскал. Пусть дойдет побыстрее до каждого, что я, глава французской делегации, — скромный наблюдатель и мне не пристало лезть в бучу. А уж я-то за этой завесою сумею развернуться и добиться того, чего мне надо. И не просто в интересах моего нового монарха Людовика Восемнадцатого, но и во благо всей Европы, как я это благо себе представляю.
Что же касается Меттерниха, — продолжал Талейран всматриваться в голубые, совершенно непроницаемые глаза министра, — с ним не следует спешить объясниться начистоту. По крайней мере — пока. Моментами он бывает слишком самоуверен и может испортить все дело. Но кое на что его следует навести. И то лишь после того, как я встречусь с императором Александром».
Припадая на правую ногу, мы с вами помним, читатель, поврежденную еще в раннем детстве, Талейран, точно подраненная птица, устремился навстречу разлюбезнейшему русскому царю. Однако Александр Павлович, против обыкновения, встретил давнего друга сдержанно.
«Не может быть сомнения, русские ищейки ему уже донесли, что сразу же по приезде я принимал Меттерниха», — догадался о причинах холодности Александра французский премьер-министр.
Он оказался прав. Весь день за домом следили люди Сангелена, и как только у дверей появилась карета австрийского премьер-министра, сам Яков Иванович, директор департамента военной полиции, доложил государю.
Однако на том основано искусство дипломатии — знать одно, а говорить совершенно другое.
