Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)
Сыбудай замолчал, неподвижно глядя на море.
— Тебе никогда не приходило в голову, мой Сыбудай, — медленно заговорил Бату-хан, — что не всегда и везде нужно быть правым?
Глаза старого монгола остро блеснули.
— А вот теперь прав ты, к сожалению. Хорошо. Отныне ты будешь слышать от меня только то, что желаешь слышать… Повелитель Вселенной!
Сыбудай повернулся и пошёл наверх, проч от моря. Бату-хан проводил его взглядом. В самом деле, старик становится невыносим. Ну и пёс с ним! Он своё дело сделал. Надо осваивать улус Джучи, а не мечтать! Урусы уже давно не платили дани…
…
— … А пойдём-ка покажу тебе баньку новую свою, княже! Похвастаюсь…
— Ну что ж, пойдём! Токмо что ей хвастать, в ней же париться надо…
— А я про что? Всё готово, пар и веник! Не желаешь опробовать?
Князь Михаил разговаривал достаточно громко, и боярин Фёдор вторил ему. Подвыпили князь с ближним боярином, отчего нет? Трудные нынче времена, когда-то ещё удастся расслабиться…
Уже глубокой осенью князь Михаил с семейством покинул остров, на котором провёл всё лето, и вернулся наконец в Чернигов. Всё было тихо, никто не искал его и не требовал выдачи. Многие полагали, что Бату-хан просто забыл о беспокойном князе в далёкой угорской земле. И только ближние бояре да витязи охраны княжьей знали, что в конюшне денно и нощно стоят под седлом кони.
— …А вот стекло одно токмо над дверью! — боярин Фёдор лично распахнул белеющую свежим деревом дверь предбанника. — Оконное же раскокали олухи, а новое купить недосуг! Слюдой покуда затянули… Ты иди, — боярин отмахнулся от банщика, сунувшегося было предложить свои услуги. — Сами мы сегодня…
— Слушаю, боярин! — банщик поклонился и зашагал обратно к дому. Фёдор проводил его взглядом и захлопнул за собой дверь, пропустив вперёд князя.
Князь Михаил оглядел обширный предбанник, со столом и лавками для отдыха после парной. В углу, привалившись к стене, сидел человек в чёрном монашеском одеянии.
— Ну здравствуй, Михаил Всеволодович, — человек поднялся, откинул капюшон. — И ты, славный боярин.
— И тебе удачи великой, князь Мстислав.
Боярин Фёдор достал из-под лавки кувшин с пивом, две кружки, блюдо с холодным варёным мясом, нарезанным ломтями, корзинку с хлебом.
— Ты извини, Мстислав Святославич. Из одной кружки мы с тобой… Бережёного Бог бережёт. Двое мы тут с Михаилом Всеволодовичем были, никого больше.
— Да ладно, — усмехнулся Мстислав. — Чай, не заразные.
Сели, выпили, закусили. Князь Михаил вытащил из-за пазухи скатанную в маленький рулончик бумажку.
— Тут всё. Татарские обозы с сильной охраной, так что осторожно.
Князь Мстислав развернул записку, явно приспособленную для голубиной почты, вчитался, чуть шевеля губами.
— Трудно нам, Михаил Всеволодович. Оружия надо.
Михаил отпил пива.
— Обоз оружный в Литву я отправляю. Через Гомель. Охрана плохая, правда, ну да где хорошую нынче набрать?
Князья переглянулись.
— Ладно ли так-то, Михаил? Зачем?
— А затем! — князь Михаил спохватился, пригасил голос. — Есть подозрения у меня, что мучной червь среди людей моих завёлся. И червяк тот постарается в обоз попасть.
Князь снова отхлебнул пива из кружки. Мстислав на ощупь отобрал кружку у боярина, тоже отхлебнул, не глядя сунул назад в руку Фёдору.
— Когда?
— Послезавтра выйдут. Мечей три сотни, копья, алебарды немецкие, топоры боевые. Ножи метательные и кинжалы. Луки конные две сотни с половиной, стрел целые воза. Охраны сорок верхоконных, кони хорошие, — князь Михаил усмехнулся, — не по чину им. Обозники и вовсе мужики, мечному бою не обучены. Каждый воз тройкой запряжен, итого ещё сорок пять коней.
— Щедро тройками-то… Не заподозрят?
— Ништо. Железо вещь тяжёлая, неча скотину морить непосильным тяглом.
Мстислав задумчиво смотрел в стол.
— А как не сдадутся они?
Глаза Михаила Всеволодовича налились свинцом.
— Не ожидал такого вопроса, Мстислав Святославич. Сам знаешь ты ответ.
За столом воцарилось тяжёлое молчание.
— Вот ещё… — князь Михаил завозился, вытаскивая на свет безделушку: серебряного жука с красными рубиновыми глазами, подвешенного на тонкой цепочке. — Может так случиться, что человека тебе послать надобно будет ко мне. Кто с этим вот придёт, от тебя, стало быть. И слова запомни: "щит и меч".
Князь Мстислав покачал вещицу, держа на весу.
— Щит и меч, говоришь… Запомню.
Гость спрятал кулон, вздохнул, вставая.
— Пойду я, спасибо за хлеб-соль. Послезавтра, говоришь…
Взгляд Михаила Всеволодовича стал тоскливым.
— Эх, собачье время… Не так бы гостя встретить мне. Да червей развелось… Бог в помощь тебе, Мстислав Святославич.
— И вам тут продержаться.
Мстислав отворил в задней стенке потайную калитку, нагнувшись, вышел.
— Не увидят его?
— Не должны, — боярин долил пива в кружки, — тут меж забором щель, собаке не развернуться.
Князь Михаил задумчиво смотрел в свою кружку.
— Великое дело делает он. Сведенья есть — не идут больше русичи в войско батыево. Боятся участи Иуды, стало быть.
Боярин Фёдор снова отхлебнул из кружки.
— Ты не думай, княже, не дураки они. Раз обоз твой оружный ограбят, другой… Сопоставят и сделают выводы.
Князь потянулся.
— Айда уже париться, Фёдор. Для чего мы тут, в самом деле?
…
— … Не реви, дурища! Самой надо было думать, головой, а не задом перед ними-то вертеть! Иди вон!
Девка зарыдала пуще и стрелой вылетела из горницы. Боярин Савва Хруст мрачно посмотрел вслед. Боярин был зол от бессилия. И на девку наорал зря… Хозяин должен людям своим защитой быть, а как?
С тех пор как отворили ворота града Деревича перед погаными, убоявшись неминуемой лютой гибели, не тот стал город. В городских стенах привольно разместился татарский гарнизон, тысяча воинов под командой нойона Гучина. В его ведении было всё — почта, идущая из бескрайних просторов необъятной империи чингисидов, размещение на постой подкреплений, идущих из степи на запад, снабжение сеном и зерном… Жизни и смерти деревчан тоже были во власти ханского наместника.
Боярин тяжело вздохнул, тоскливо поглядел в окно, где за зеленоватыми обледенелыми стёклами сгущались ранние зимние сумерки. Не слышно было ни пения колядующих, ни звонкого девичьего смеха и взвизгов. Рождество… Какой праздник? Все сидят, словно мыши в подполье. Если люди Гучин-нойона ещё как-то сдерживали себя, то проходившие отряды из подкреплений, останавливаясь на одну ночь, не считались ни с кем и ни с чем. Особенно доставалось молодым девкам и бабам. Дошло до того, что им просто опасно стало появляться на улицах. Отцы и матери держали дочерей на выданье взаперти, дабы не испоганили их, а в тех домах, где размещались проезжающие постоем, вообще старались сплавить девушек из дому, к родне. Но куда деваться бедным служанкам, девкам дворовым? Работать надо, не в чулане сидеть. Вот и попадают в лапы степнякам такие, как эта Олёна…
