Николай Харин - ДАртаньян в Бастилии
— В результате чего пострадали трое патрульных, — насмешливо сказал король.
— Трое или пятеро, — небрежно заметил де Тревиль.
— И что же, все от рук мушкетеров? А что же гвардейцы его высокопреосвященства? Не сопротивлялись?!
— Как я уже имел честь упоминать вашему величеству, многие из гвардии кардинала с темным прошлым, а люди такого сорта имеют привычку сразу же разбегаться в разные стороны при появлении стражи. Они именно так и поступили, ваше величество.
— Я понял почти все. Все, кроме одного: почему арестован лишь один господин де Куртиврон?
— О, это очень просто, ваше величество. Ведь не думаете же вы, что восемь швейцарцев могут задержать больше, чем одного мушкетера!
— Довод основательный, — заметил король, настроение которого заметно улучшилось. — Но почему именно его, а не кого-либо из его подчиненных?
— Господин де Куртиврон благородно пожертвовал собой ради своих солдат. Кроме того, подобно капитану тонущего корабля, он замыкал отступление.
— Что ж, это делает ему честь, — довольным тоном произнес король, заметивший кардинала, направляющегося к нему.
— И все-таки, де Тревиль, — добавил он, — столько пострадавших швейцарцев, которые, по сути, ни при чем, и ни один зачинщик ссоры не получил по заслугам? Я помню иные времена.
— Не знаю, как доложить вашему величеству…
— Что еще?!
— Я не хотел говорить…
— Нет уж, будьте добры, говорите, пожалуйста!
— Предводитель гвардейцев его высокопреосвященства Гризар поскользнулся во время потасовки, неудачно упал и отдал Богу душу. А другой — кажется, его зовут Дюбуа — тяжело поранился о пику одного из швейцарцев. Думаю, что его высокопреосвященство станет уверять вас, что эту злополучную пику господин де Куртиврон отобрал у одного из патрульных, но я этому не верю, ваше величество. Это так на него не похоже.
Де Тревиль увидел, что кардинал задержался, чтобы сказать несколько слов кому-то из придворных, и воспользовался этим для того, чтобы сообщить королю самое главное.
— Третий же из отсутствующих — господин д'Артаньян — помещен в Бастилию по приказу его высокопреосвященства, ему не предъявлено никакого обвинения, он содержится в камере и лишь недавно сумел известить меня о своем местонахождении.
Король сделал резкое движение, словно воротник неожиданно показался ему тесен.
— Вот как?! Отлично, мы зададим кардиналу пару вопросов.
— Его высокопреосвященство как раз направляется к вашему величеству.
Во взгляде короля появилась тоска, сопутствовавшая ему всю жизнь.
— Ах, де Тревиль! Если бы вы знали, как я иногда завидую своему брату, герцогу Орлеанскому. Я так хотел бы оказаться на его месте хоть на день, хоть на час. И знаете, что бы я сделал? Взял свое любимое охотничье ружье, которое изготовил в прошлом году, — у него такой красивый замок, помните?
— Ваше величество изволили убить из этого ружья кабана в Венсеннском лесу.
— Вот именно! Я взял бы это ружье и выстрелил бы в кардинала. И рука моя не дрогнула бы…
Глава одиннадцатая
Предусмотрительность кардинала
Ришелье приблизился к королю.
— Как вам смотр, герцог? — спросил Людовик, делая знак де Тревилю.
Тот понял и, поклонившись кардиналу, отошел в сторону, оставив наедине двух первых людей государства. И если король только что в мыслях желал министру разделить участь застреленного кабана, то министр являл собой воплощение доброжелательности и почтительности, во всяком случае внешне.
— Великолепно, ваше величество, — проникновенно отвечал Ришелье, состроив при этом обиженную мину. — Гвардейцы выглядят просто превосходно. Именно поэтому мне так хотелось увидеть в их компании и своих.
— Господин маршал командует, а нам с вами остается лишь подчиняться, пожал плечами король. — Вы не заняты сейчас, герцог? Тогда пройдемте в мой кабинет, я хотел поговорить с вами об одном деле.
И король, сопровождаемый своим первым министром, проследовал во дворец. В кабинете его величества, как обычно, царил полумрак. Поэтому его высокопреосвященство не сразу рассмотрел в глубине любимого шута Людовика по имени Маре и вздрогнул, когда тот обнаружил свое присутствие легким смешком.
— Кого это ты привел с собой, куманек? Уж не самого ли Римского Папу.
— Господин герцог носит кардинальский сан, Маре. Это видно даже глупцам вроде тебя — по красной мантии, — отвечал король, прощавший своему шуту любые выходки.
— Золотые слова! — вскричал шут, скорчив презабавную гримасу. — Глупцы видят красную мантию, а того, что под ней, не замечают! Такой персоне подавай престол Святого Петра,[3] и того мало!
— Прекрати, Маре, — велел король. — Не то я прикажу своим пажам высечь тебя.
— Молчу-молчу! — испуганно затараторил шут. — Пажи у тебя, куманек, все, как на подбор, канальи! Им только попадись — беднягу Кальмэтта они прибили за ухо к забору!
Ты уж не отдавай меня им, а я буду молчать как рыба.
— Отлично, — сказал король. — Итак, герцог, мне нужно было поговорить с вами о моих мушкетерах.
— Но для этой цели, наверное, лучше подошел бы господин де Тревиль, их начальник, чем я, ваше величество, — сухо отвечал Ришелье, злобно поглядев на шута, усевшегося в кресло. Маре болтал ногами и, хитро прищурившись, дерзко рассматривал кардинала.
— С де Тревилем я уже побеседовал, — сказал король. — И пришел к выводу, что только вы, ваше высокопреосвященство, поможете мне пролить свет на одну загадочную историю.
— Я всецело к вашим услугам, ваше величество. Уж не хотите ли вы спросить меня о том, куда подевался герцог Орлеанский?
— А вам это известно? — живо спросил король.
— Конечно, это мой долг министра.
— И где же он?
— Он направляется в Ардр вместе с неким Ла Лувьером, чтобы склонить к измене тамошнего коменданта маркиза де Монкорель.
— Вы думаете, это ему удастся?
— Думаю — нет, ваше величество, — спокойно отвечал кардинал. — Я принял меры.
Король помолчал. Он обдумывал свое положение. Только что Ришелье в очередной раз дал ощутить ему свою незаменимость.
— Я отдаю должное вашей государственной мудрости, господин кардинал, сказал наконец Людовик. — Всякий раз, когда вы говорите мне, что приняли меры, я успокаиваюсь. Но для чего вы приняли меры в отношении господина д'Артаньяна? Разве он не надежен?
Ришелье сделал вид, что старается вспомнить это имя.
— Господин д'Артаньян, — проговорил он с рассеянным видом. — Прошу извинить меня, ваше величество, множество дел самого различного рода…
