Понсон дю Террайль - Король-сердцеед
Помощники палача снова взяли Рене на руки. Но не успел жар коснуться руки, как Рене в последний раз крикнул и упал в обморок. Тогда судья сказал:
— Ваше величество, мне кажется, что следует отложить пытку до завтрашнего дня. Рене может долго пробыть в обморочном состоянии, и обморок может легко перейти в смерть.
— Ну что же, пусть! — согласился король. — Завтра перейдем к пытке клиньями. Да уберите вы от меня эту падаль! — крикнул он, ктвнув на бесчувственное тело Рене. — От него несет вонью! Ну, пойдем завтракать, Крильон, я умираю с голоду!
Когда король ушел, Ренодэн подумал со слабой усмешкой: «Я начинаю верить, что Рене не будет казнен!»
И в то время как выносили бесчувственное тело Рене, судья спустился в камеру воришки-рецидивиста, приговоренного главным судьей к смертной казни через повешение.
XII
Для таких высокопоставленных преступников, как, например, — — Рене, приходилось созывать парламент и обращаться к помощи пыток, но для простого воришки достаточно было приговора главного судьи, и несчастного попросту вешали при первом удобном случае, когда у Господина Парижского бывало дело на Гревской площади. Только в самых редких случаях палач беспокоил свою высокую особу из-за какого-нибудь мелкого преступника. Обыкновенно воришка должен был ждать, когда в руки палача попадал высокопоставленный клиент. Тогда на эшафоте, где предстояло колесовать важного барина, устраивали виселицу для воришки, которого вешали в первую голову: это было своего рода закуской, долженствовавшей возбудить у толпы аппетит к лакомому блюду казни высокопоставленного преступника.
Как раз в тот день, когда Крильон по приказанию короля арестовал Рене, полиция арестовала воришку, хорошо известного парижанам под именем Гаскариля.
Гаскариль был ужасом горожан. Предшественник Картуша, он соблазнял жен, дубасил мужей, грабил и воровал. Он был атаманом банды грабителей, главная квартира которых находилась возле Двора Чудес. С этой шайкой Гаскариль проделывал всякие чудеса, но на убийство пускался крайне редко, почти никогда, и нужны были очень убедительные мотивы, чтобы заставить его пролить чью-нибудь кровь…
Полицейский, арестовавший Гаскариля, отвел его прямо к главному судье. А у того расправа была коротка.
— Вчера арестован мессир Рене, обвиненный в убийстве горожанина Лорьо на Медвежьей улице, — сказал судья Гаскарилю. — Надо полагать, что мессир будет присужден к колесованию. Если это так и случится, то ты будешь повешен в день его казни; это для тебя большая честь!
Гаскариль едва ли разделял мнение судьи относительно чести быть казненным, хотя бы одновременно с Рене, но противоречить он не решился и стал ждать, когда его призовут к ответу.
К этому-то Гаскарилю и направился президент Ренодэн по окончании допроса Рене.
Гаскариль принял президента не очень-то вежливо.
— Раз уж я осужден и вы собираетесь повесить меня, то можно было бы, кажется, оставить меня в покое! — сказал он.
— Друг мой Гаскариль! — ответил Ренодэн. — Ты страшно неблагодарен к правосудию!
— А чем это меня правосудие так облагодетельствовало? — возразил воришка, — Все равно меня повесят!
— Да, но тебя могли присудить к колесованию, а это гораздо мучительнее!
— Я никого не убил, а ведь колесование…
— Так-то так, да больно у тебя репутация плоха! И вообще ты не прав, что принимаешь меня так нелюбезно! Я хочу тебе добра.
— Что такое? — спросил воришка.
Ренодэн без всякой брезгливости уселся на грязную солому, служившую ложем для скованного по рукам и ногам преступника, и спросил:
— Есть у тебя дети?
— Слава Богу, нет! — ответил Гаскариль.
— Ты женат?
— Тоже нет!
— Но, наверное, у тебя найдется человек, которым ты интересуешься?
При этом вопросе Гаскариль побледнел, покраснел и с замешательством сказал:
— Зачем вам знать это?
— Да ты только ответь!
— Ну конечно есть! Это Фаринетта, которую я увижу только один раз в жизни, да и то во время казни: наверное, она придет посмотреть, как меня будут вешать! — вздыхая, ответил взволнованный воришка.
— Ты любишь ее?
— Только одну ее я и люблю на всем свете! И меня душит бешенство при мысли, что вот я умру, а другой… Ведь ей только восемнадцать лет! Она красавица, ну а с глаз долой — из сердца вон… И когда меня повесят…
— Она помянула бы тебя добром, если бы ты оставил ей что — нибудь в наследство!
— Но у меня ничего нет!
— Ну а у Фаринетты?
— Тоже ничего, кроме голубых глаз да белых зубов! Этого еще мало!
— Для Парижа достаточно! — со злой улыбкой возразил судья.
— Да замолчите же вы наконец! — крикнул рассерженный Гаскариль. — Могли бы, кажется, дать мне умереть спокойно!
— Постой, друг мой, — спокойно перебил его судья, — ты только дослушай до конца! В самом непродолжительном времени ты умрешь. Если бы ты мог оставить своей Фаринетте кругленькую сумму в… ну, хотя бы в двести золотых экю, то она из благодарности осталась бы верна твоей памяти. А такую сумму ты мог бы заработать!
— Двести золотых экю для Фаринетты! — крикнул бедный воришка, ослепленный этой суммой. — Дорогая Фаринетта! Но что нужно сделать для этого?
— А вот я сейчас расскажу тебе это! Ты осужден, тебя повесят…
— Боюсь, что вы говорите сущую правду!
— Ну а умирают лишь один раз, и, вешают ли тебя за два преступления или за десяток, от лишнего преступления веревка не стягивает сильнее горла!
— Понимаю! Вы хотите, чтобы я принял на себя чужую вину!
— Вот именно!
— А что, собственно, я должен взвалить на себя еще?
— Убийство на Медвежьей улице.
— Так вот как? Значит, хотят спасти за мой счет мессира Рене!
— А тебе не все равно?
— Нет! Ведь за убийство колесуют, а не вешают!
— Обещаю тебе, что ты все равно будешь повешен, а вдобавок Фаринетта получит двести золотых экю!
— Бедная Фаринетта! — вздохнул воришка, который, видимо, склонялся к тому, чтобы принять предложение, но вдруг, неожиданно для президента, он.тряхнул головой и категорически заявил: — Нет, я не согласен!
— Но почему?!
— А потому что раз Фаринетта разбогатеет, она сейчас же забудет меня, ну а я буду слишком мучиться на том свете, если Фаринетта устроится с другим!
— Дурак!
— Не спорю! А только я не согласен!
— Что же ты хочешь за согласие взять на себя вину Рене?
— Чтобы меня отпустили на свободу!
— Ты хочешь невозможного! — ответил Ренодэн подумав. — Но… не падай духом, мой мальчик! Мы увидимся сегодня вечером и тогда поговорим.
С этими словами Ренодэн вышел из камеры Гаскариля и от правился к себе домой. Там он принялся за работу. Через некото рое время он взглянул на часы, затем подошел к окошку и увидал, что к его воротам как раз подъезжают носилки.
