Андрей Степаненко - Великий мертвый
Падре Хуан Диас был близок к истерике.
И только изгнание из Рая мавры поняли именно так, как надо: трибуны подавленно затихли, а наиболее сентиментальные сарацинки начали всхлипывать и прижимать детей поближе.
Этим все, в общем, и закончилось: капитаны решительно воспротивились участию своих солдат в этом балагане, а тем же вечером жрецы наотрез отказались даже говорить о смене веры.
— Кастилане рассорились со Змеем, главным хозяином вод, — резонно указали они. — Как же вы можете рассчитывать на хорошие урожаи? Понятно, что вам остается только воевать…
И лишь два десятка полученных по уговору с вождями рабынь, обстирывающие сеньоров капитанов днем и обслуживающие ночью, роптать не смели и приняли новую веру, как и свою новую судьбу, — молча.
* * *День ото дня безделье — мать всех пороков — делало свою черную работу, и Кортес все чаще заставал караулы спящими, мавров — нагло рассматривающими пушки и лошадей, а капитанов — пьяными. Но, что хуже всего, каждое утро вожди сообщали ему, что снова найдены трупы зарубленных в своих домах отцов и матерей семейств, а дочери их — даже те, что не вошли в должный возраст, пропали.
И лишь в середине апреля, когда сухой сезон закончился, пришли каравеллы. Кортес немедленно скомандовал общий сбор, и все вокруг словно проснулись. Мигом забегали, засуетились, погрузили то немногое, что сумели взять, и менее чем за сутки добрались до следующего селения — ла Рамблы.
И вот здесь стало ясно, что судьба к ним переменилась. На берегу, у самого устья небольшой реки стройными рядами их снова поджидали раскрашенные в боевые цвета вооруженные мавры.
— Толку не будет, — мрачно подытожили итоги короткого совещания капитаны, — людей потеряем, а ни золота, ни рабов не возьмем.
Они стремительно переместились вдоль побережья к Санто Антону, дождались утра и с недоумением увидели то же самое. Но здешние мавры не молчали; они кидали в воздух песок и кричали что-то столь же бесконечно гневное, сколь и презрительное.
— Попробуем в следующем городе, — быстро принял решение Кортес, уже понимая, что происходит нечто необычное и крайне опасное.
Но и в Коацакоалькосе их ждало то же самое.
— Так… с меня хватит! — гневно выдохнул Альварадо. — Вы как хотите, а я на следующей реке высаживаюсь! Надоело!
— Тебе виднее, — мрачно переглянулись капитаны.
Затем слева по борту показались высокие заснеженные горы, и люди немного отвлеклись и пустились в жаркие споры, какие горы выше — Пиренеи, Альпы или здешние. А потом появилась не обозначенная на карте Грихальвы река, и судно Альварадо встало, а шлюпки пошли к берегу.
— Дурак… Боже, какой дурак… — не скрывая чувств, комментировали капитаны: берег буквально кишел ритмично раскачивающимися и гневно выкрикивающими угрозы дикарями.
Видимо, то же самое понял о себе и Альварадо, мигом повернувший назад, едва борта каждой из его шлюпок ощетинились двумя-тремя сотнями пущенных с берега стрел.
— Надо назвать эту реку в его честь, — мстительно предложил Диего де Ордас. — Сеньоры капитаны, как вы думаете?
Капитаны дружно рассмеялись: лучшего способа увековечить позор неукротимого в драке и невыносимо вздорного в споре Педро де Альварадо придумать было нельзя.
А когда они прошли реку Флажков, на которой Грихальва наменял золота на 16 000 песо, а их поджидали копья, дротики да стрелы, стало ясно, что почти трехмесячная экспедиция заканчивается жутким провалом. Полное отсутствие возможности взять достойный приз делало ненужными купленные на Ямайке порох и лошадей, а самовольная продажа захваченных рабов приводила их прямиком в долговую яму губернатора Кубы Диего Веласкеса де Куэльяра.
* * *Мотекусома видел, что поступает правильно, и жертва Иц-Тлакоча принесла обильные и добрые плоды. Один за другим кастилане миновали самые богатые, самые привлекательные города, опасаясь даже ступить на берег, на котором их ждали регулярные части Союза племен.
Более того, там, в Черном доме Мотекусома ясно увидел, что кастилане гораздо более уязвимы, чем это кажется на первый взгляд, что боги просто играют ими, — как мячом. И только в конце подаренного священным грибом путешествия по слоям Божественного Бытия Мотекусома почуял опасность. Но — странное дело — эта опасность исходила от своих.
Он попробовал уйти глубже, стараясь понять, кто именно опасен, но будущее не хотело раскрывать всех своих секретов, и он разглядел только одно: в центре водоворота надвигающихся перемен уже теперь стоит женщина — родовитая, сильная и очень опасная.
Мотекусому это озадачило, а затем и встревожило. На всей земле мешиков наиболее родовитой, а, следовательно, опасной была одна женщина — дочь прежнего правителя и… его главная жена с титулом Сиу-Коатль. Древняя кровь Женщины-Змеи, делала ее в глазах простых людей на голову выше, чем любой из ее окружения, включая собственного мужа.
Мотекусома мысленно перебрал все, что узнал о своей жене за много лет супружества, и только пожал плечами. Чтобы подозревать ее в чем-то дурном, нужен был повод, а как раз повода она никому не давала. Никогда.
* * *В гавани Сан-Хуан де Улуа кастильцев поджидали все те же вооруженные мавры, и Кортес два дня проторчал на рейде, яростно обсуждая с капитанами их общее будущее. Из составленной Грихальвой карты следовало, что севернее Улуа есть лишь одно удобное для стоянки место, а дальше — ни городов, ни жителей, ни бухт. На этом побережье, да и вообще в жизни, их более не ждало ничего. Так что, когда на третьи сутки здешние мавры перестали показывать свой гнев и выслали две пироги, сердце Кортеса подпрыгнуло и заколотилось вдвое чаще. Это был шанс.
Безо всякой опаски изукрашенные пироги пристали к увешенному флажками и знаменами судну Кортеса, и мавры, одетые в красивые, расшитые цветными нитками рубахи, поднялись на палубу, осмотрелись и, все, как один, сложив руки на груди, встали у борта полукругом.
— Татуан! — громко произнес один, самый старший.
Кортес двинул Агиляра в бок.
— Переводи…
— Я… не понимаю, что он сказал… — выдавил Агиляр и, попытавшись наладить контакт, быстро зашепелявил.
Мавры переглянулись и пожали плечами. Они не понимали ни слова.
— Попробуй еще… — прошипел Кортес.
Агиляр снова забалаболил — без толку.
Внутри у Кортеса все перевернулось. Единственный шанс понять, что происходит на побережье, безвозвратно ускользал из рук.
— Татуан? — послышался за спиной мелодичный голос, и Кортес резко развернулся.
С кормы, в обнимку с корытом, полным выстиранного белья сеньора Алонсо Эрнандеса Пуэрто Карреро к нежданным гостям двигалась взятая по договору юная, лет пятнадцати рабыня. На ходу ткнула пальцем в сторону Кортеса, что-то резко и быстро проговорила и, покачивая бедрами, прошла мимо.
