Михаил Голденков - Схватка
Желваки заиграли на лице Михала.
— Как?! Тот самый, от которого четырнадцатилетняя Катажина родила Алеся?
— Он самый.
— А зачем ты пригласил его? — гневно блеснули глаза Радзивилла.
— Я не приглашал. Сам пришел. Род Вишневецких — добрый род. Их уважают и в родной Галиции, и в Польше. Ну, как мне его прогнать?! Тем более, что в ситуации с Катажи-ной я бы сказал, что он даже где-то пострадавшая сторона. Ведь Дмитрий хотел жениться на сестре. Родители не дали!
— Мой Алесь… то есть… Александр похож на него, — не без ревности процедил Михал, продолжая наблюдать за Вишневецким, которому было, похоже, около тридцати пяти лет. Высокий, статный…
— Только не говори ему про Алеся ничего, — испуганно заморгал глазами Собесский, — ведь Вишневецкий полагает, что это сын не его, а покойного Заславского-Острожского.
— Что? — взметнулись брови Несвижского князя. — Он не знает, что у него сын?!
— Не знает, Михась, — вновь виновато опустил голову Ян.
— Но это же жестоко! И не справедливо!
— Так, Михась, — соглашался Собесский, понижая голос, — но ситуация была настолько деликатной! Мы это вообще от всех скрывали.
— Однако многие об этом знали, — укроизненно посмотрел Михал на друга, — мне об этом сам Януш Радзивилл рассказывал. Царство ему небесное!
— Увы, это жизнь! — Собесский лишь тяжело вздохнул. — Кто знает, может и наших детей воспитывает кто-то…
Михал настороженно взглянул на Собесского.
— У тебя что, есть на стороне ребенок?
— Вроде нет, — уже приветливо улыбнулся Ян, — хотя кто может сказать предельно точно? Вот ты, можешь побожиться, что у тебя не стороне никого нет?
— Ну, я могу… — Михал тут же осекся. Ой ли! Он тут же вспомнил Несвиж, свои семнадцать лет и ночь на Ярилу, когда любовью увлечены почти все местные юноши и девушки, когда раз в году это не считается грехом. В ту первую ночь летом 1653 года он, купаясь в пруду, схватил за руку обнаженную девушку, красивую, такую же юную, как и он, стройную, как березка, с длинными льняными волосами, мокрыми струями ниспадавшими на ее маленькую упругую грудь. То был первый опыт Михала в любовных делах. Они предавались силе бога Леля полночи, оглашая первую летнюю ночь своими громкими стонами, а девушка — Михал даже не мог припомнить ее имя, хотя впрочем, наверное, она и не представилась — рассказала, что для женщин бывают дни, когда легко забеременить, и что у нее как раз такие дни.
— Я про это и не знал, — удивленно смотрел на нее Михал.
— Эх, панич, — смеялись ее серые глаза, — чему вас там в замке только учат?
— Фехтовать, на коне скакать, стрелять метко, — стал перечислять Михал, но девушка опять засмеялась:
— Это все для войны, а вот для жизни вас там чему учат?..
До той ночи эта милая девушка, простая жительница Нес-вижа, была, как и Михал, девственна, но совершенно не переживала по сему поводу, даже гордилась, что первый взрослый опыт получила с молодым княжичем из Несвижского замка. Ночь на Ярилу была столь почитаемым праздником в округе, что почти все девушки Несвижа до свадьбы уже имели любовный опыт, и никто не упрекал невесту из-за отсту-ствия невинности, если такое случалось. Могли даже наоборот спросить:
— Ты невинна? И почему никто не обратил на тебя внимания в ночь на Ярилу или Купалу?..
«Родила ли та девушка после нашей бурной ночи любви? — только сейчас задумался Михал. — Может кто-то в самом деле растит и моего ребенка? Этого, увы, я никогда уже не узнаю. Эх, как же хорошо было до войны в нашем милом Несвиже!»
Вспомнив ночь на Ярилу десятилетней давности, Михал словно окунулся в прошлое, ощутив вновь все запахи, прочувствовав заново все эмоции и чувства той великой для него ночи… Вспомнил, как хлопцы пели, и в его ушах вновь зазвучало:
Валачыўся Ярыла паўсяму свету,
А дзе ж ён нагою, там жыта капою,
А дзе ён зірне, там колас зацвіце…
…как девушки постоянно повторяли загадочный припев «О-эв-Ляли», прославляя бога любви…
Пользуясь случаем, что оказался в Варшаве, Михал не мог не вспомнить о своей утерянной картине кисти Вилли Дрозда «Литовский всадник», где так обворожительно и натурально изображен Кмитич. Найти картину Михал уже отчаялся, но в последнем письме Дворжецкий писал, что, вроде бы, ее видели, кто-то, кажется, даже купил ее у кого-то, но определив, что на картине литвин, не поляк, — продал. Кто и где — Дворжецкий толком сам пока не знал, но обещал выяснить. Как бы там ни было, Михал решил навестить старика и расспросить его о последних новостях. Дворжецкий был все тот же: с козлиной бородкой, с лакейской улыбкой и услужливыми манерами. Но по тому, как старик засуетился, Михал понял, что его визит не доставляет Дворжецкому много удовольствия.
— Я уже практически напал на след вашей картины, — говорил Дворжецкий, но ни уверенности, ни оптимизма в его голосе Михал не услышал.
— Да что вы говорите? И что за след?
— Самое главное, картина где-то здесь, в Польше!
— И где же?
— Пока сказать трудно. Но мне удалось выяснить, что «Всадника» у какого-то деляги купил пан Владислав Ковальский. Этот холостяк вел затворнический образ жизни, потом продал картину и уехал в Русь, где исчез. Не то погиб, не то еще что-то…
— Откуда это все известно? — недоверчиво смотрел Михал на старика.
— Я разговаривал с кузеном Ковальского, паном Зигмундом. Он мне и поведал про картину. Ковальский думал, что это его родственник из Ягеллончиков, с родом которых он в родстве, изображен на полотне. Но затем все признали, что на картине явно литвин.
— Так, — кивнул Михал, — я же вам говорил, изображен на ней оршанский князь Самуэль Кмитич.
— Но это знаем только мы, — развел руками Дворжецкий, — видите, какие странные бывают люди! Им плевать, что это работа самого Рембрандта, им главное своих родственников иметь на картинах! Возмутительное невежество!
— Но это картина не кисти Рембрандта. Ее писал его ученик Вилли Дрозд, мой несвижский друг!
— Так, пан Радзивилл. Я вам верю. Но все же думают, что это именно Рембрандт!
— И кому продал этот Ковальский картину?
— Того его кузен не ведает. Но он поведал мне одну интересную информацию. Вроде кто-то сказал его брату, что на картине кто-то из панов Огинских. Поэтому есть подозрение, что Ковальский, до того как таинственно исчезнуть, продал картину кому-то из Огинских. По логике получается именно так.
— M-да, уж, — почесал подбородок Михал, — ниточка не то, чтобы очень заметная, но есть. Стало быть, нужно периодически связываться со всеми Огинскими?
