Александр Холин - Екклесиаст
Возле разноцветного в красную и зелёную полоску шатра собралось множество разношерстных воинов. У некоторых поверх кольчуг красовались на плечах лёгкие камзолы с капюшонами ярко-жёлтой, либо ядовито-красной раскраски. Это меня устраивало больше всего. Никто не обратит внимания на мою странную нездешнюю одежду.
Шатровый стражник, также одетый в разухабистую красно-зелёную накидку поверх кольчужных лат, сказал, что они англичане. Самое интересное, их диковинное лопотание, как и французское, я понимал так же свободно, как и слова заговорившего со мной воина. Отныне языковой барьер сломан для меня. Вероятно, это подарок графа или просто его же завлекалочка?
Недалеко от этого места виднелись крепостные стены какого-то города. Из его ворот то и дело появлялись либо пешие, либо конные, спешащие на ристалище, где перед центральной трибуной был воздвигнут не слишком высокий забор. Вероятно, для участников турнира. А на самой трибуне уже собирались именитые гости. Под лёгким балдахином виднелся походный трон для августейших особ. Все ложи на том ярусе были обтянуты малиновым бархатом, чередующимся кое-где с желто-зелёными клиньями. Странно, среди знати эти цвета пользовались популярностью. Значит, я тоже каким-то боком по раскраске одежды причисляюсь к сильным мира сего, только нездешнего государства и рода-племени.
– Так оно и есть, – прозвучал чей-то насмешливый голос. – Вы, как настоящий мужчина, угадали по расцветкам одежды вкусы, стиль и способ выделить себя из безликой толпы.
Рядом со мной остановился человек в чёрном атласном кафтане увенчанным перелинчатым воротом. Голову представительного месье украшала не маленьких размеров беретка, прикрывающая левое ухо, с приколотым к ней бриллиантовой пряжкой страусовым пером. Такие же бриллиантовые пряжки, только покрупнее, сверкали на башмаках господина.
– Так оно и есть, – повторил он. – Богатые мужчины могут задавать модельную одежду для всей Франции. Женщинам же у нас отводится роль благосклонно или не очень благосклонно относиться к мужской половине. Через некоторое время наши века будут пренебрежительно величать «так себе, средними» и только.
– Но откуда вы знаете меня?
– Я знаю дверь, через которую вы явились, – грациозно поклонился незнакомец. – Не составит большого труда вычислить, кто вам посоветовал встретиться со мной. Тем более, что такой замысловатой одежды не придумали ещё заносчивые саксы.
– Значит, вы…
– Да. Мишель Нострадамус, – опять поклонился случайный знакомец. – Вам никак не помешает быть у истоков славы Проповедника.
– Именно это сейчас ожидается?
– Увидим, – Мишель жестом показал на два свободных места среди англицких модников. Мало того, что все англичане сплошь были разукрашены разноцветной кожей, особое внимание они вызывали у окружающих ещё тем, что к гульфикам каждого были прикреплены разноцветные бантики-завлекалочки. Видимо в новой накатившей волне моды существовало поверье, что чем больше на гульфике бантиков, тем большее количество дам клюнет на такую откровенную наживку. Кто знает, может, они и правы, – у каждого рыбака своя наживка.
– Вы правы по поводу наживок, – усмехнулся Мишель. – У нас во Франции этому придают особое внимание и предпочтение. Чем больше бантиков прикреплено на гульфик, тем больше дам совратил прикрепивший эти бантики. Чем разноцветней они, тем агрессивней мужчина ведёт себя в постели.
– Прямо с такой дикой откровенностью сообщать это всем окружающим? – не поверил я. – Зачем? Ведь сексуальное сближение – это в какой-то мере завещанное Богом таинство. Зачем же посвящать в постельные подвиги всех окружающих?
– Ну, вы, любезный друг, напоминаете сейчас иностранца, прибывшего из страны, где люди размножаются только почкованием, а секс, любовные страсти и даже поцелуи отменены власть имущими. Не стыдно?
Мне стало стыдно. Причём, не только за себя, но и за власть имущих россиян. Ведь я действительно заявился сюда из страны, где секс находился под запретом целых семьдесят с лишком лет, а то, что вождь всех времён и народов скончался от сифилиса, держалось в строжайшей тайне, за разглашение которой светили магаданским солнцем сибирские просторы. Но признаваться в этом и вдаваться в политику, тем более ещё не свершившуюся, мне не хотелось. Необходимо выбрать более удобный и лояльный путь для общения в исторических эпохах или просто на спиралях времени.
– Знаете, Мишель, – почесал я себя за ухом. – Знаете, в нашем царстве все века живёт такая байка: гонится петух за курочкой и думает на ходу, мол, догоню – трахну, не догоню – согреюсь. А курочка, убегая от преследователя, постоянно оглядывается и прикидывает – «А не слишком ли быстро я убегаю?». Так что ни в нашем, ни в вашем государстве никто секс не отменял.
Однако у нас не выставляют на показ бантики и не делают на дверном косяке зарубок, мол, столько-то девок уже поимел, а поимею вдвое больше. Правду говорю, это глупо. Человек, решивший что-то сделать – ищет возможность, как бы сотворить задуманное. А не умеющий ничего неуч, только предками хвалится, либо сочиняет сексуальные сказки, либо ищет важные причины, помешавшие совершить постельный подвиг.
– У нас дела обстоят не хуже, – перешёл в защиту Нострадамус. – Я вам, пока не началась битва, покажу одну предтурнирную забаву, благо знаю, как пробраться в шатёр. Но ежели нас там поймают – в лучшем случае отрубят голову, в худшем – на костёр. Согласны?
Я не слишком большой любитель экстремальных ситуаций, но задорное предложение французского мага разожгло во мне пламя онгона.[16] Тем более, откушать французского приключения под присмотром самого Мишеля Нострадамуса никто бы не отказался. Я неуверенно кивнул в знак согласия, что вызвало на тонких губах моего нового приятеля усмешку. Мало кому нравится, когда кто-то над ним насмехается, поэтому мне пришлось надменно вскинуть голову, то есть задрать нос, и как можно более величественно, к тому же с нескрываемым пренебрежением, произнести:
– Что ж, если у вас имеется доступ в альков короля или королевы, и если у вас пригляд в замочную скважину считается приличием, то я, пожалуй, не прочь взглянуть на возможности ваших рыцарей.
Моя вычурная помпезность ещё больше развеселила Нострадамуса. Он весело и безобидно рассмеялся. Потом сделал знак рукой и нырнул за полотняный полог в такой же полотняный коридор, тянущийся рукавом от разноцветного шатра и примыкающего к бревенчатому подтрибунному пространству. Внутри полотняный рукав был тоже разделен тряпичными перегородками. Образовавшиеся матерчатые комнатки служили для хранения походного и хозяйственного скарба, для кухни и умывального помещения.
