Мишель Зевако - Кровное дело шевалье
Жанна шагнула к зеркалу, оглядела себя и грустно покачала головой.
— Он, скорее всего, уже и не узнал бы меня. Я стала старой и некрасивой. А ведь он звал меня феей весеннего леса… Теперь же все называют меня Дамой в трауре…
Но Жанна неправа! Она все еще ослепительно прекрасна. Бледность лишь оттеняет ее изысканную красоту, точеные черты, великолепные волосы, блестящей волной ниспадающие на плечи.
Вот только ее глаза не сияют больше как звезды, на них будто набежало облачко грустных воспоминаний и всепоглощающей материнской нежности.
И все же Жанна — удивительно красивая женщина. Соседи называют ее Дамой в трауре, ибо она всегда носит черные платья.
Но стоит Жанне взглянуть на девушку; вышивающую у окна, как глаза ее вновь загораются надеждой, а лицо освещается дивной улыбкой.
Эта юная рукодельница, тонкие пальчики которой так ловко управляются с иглой, — дочь Жанны, ее обожаемая Лоиза.
Девушке уже исполнилось шестнадцать…
Ее глаза подобны голубому майскому небу, нежные шелковистые волосы образуют вокруг прелестной головки золотой ореол. Но в этом хрупком создании угадывается огромная сила духа и удивительное чувство собственного достоинства. А в бездонной глубине чудесных глаз девушки затаилась тихая грусть…
Жанна склонилась над Лоизой, та оторвала взгляд от вышивания и улыбнулась… Увидев сейчас мать и дочь, ни один человек не смог бы сказать, кто из них прекрасней. Они были похожи на сестер, одна из которых лишь ненамного старше другой.
Жанна опустилась на стульчик рядом с дочерью, разгладила другой конец полотна, и игла так и замелькала в ее проворных пальцах.
— Матушка, передохните немного, — нежно обратилась к ней Лоиза. — Вы же три ночи просидели над этой работой. Я сама все доделаю, ведь осталось-то чуть-чуть.
— Дорогая девочка, разве ты не помнишь, что та дама непременно хотела получить эту вышивку сегодня?
— Да, да, вы рассказывали… Она богачка… По-моему, ее зовут Мари Туше…
— Да, девочка моя.
— Я мечтаю, чтобы и мы были богатыми, а мы лишь бедные вышивальщицы… Но я хочу богатства лишь для вас, — торопливо закончила Лоиза. — Сама-то я ни в чем не нуждаюсь!
Жанна пристально поглядела на дочь и с горечью, еле слышно, прошептала:
— Богатство… Несчастная малышка, без имени, без отца… Ты даже не можешь себе представить, что твое имя — Лоиза де Монморанси…
— О чем вы задумались, матушка?
— О том, девочка моя, что ты предназначена для другой жизни… Мое сердце разрывается от горя, когда я вижу, как много тебе приходится работать, как кровоточат твои пальцы, исколотые иглой!
Жанна схватила руку дочери и начала целовать маленькую ладонь. Но слова матери развеселили Лоизу, и ее звонкий смех наполнил бедную мансарду переливами серебряного колокольчика.
— Что вы такое говорите, матушка! Разве я какая-нибудь принцесса?
— Как знать, девочка моя, как знать… Если бы не два негодяя, будь они прокляты…
Лоиза замерла с иглой в руках и воскликнула дрожащим голоском:
— Милая матушка, ну когда же вы доверите мне свой секрет и объясните, кто погубил нас?..
— Никогда! — решительно сказала Жанна.
Но Лоиза, казалось, не обратила внимания на ответ матери.
— Откройте мне, кто те двое? Я же знаю, это они виноваты во всех наших бедах! Имя одного вы назвали…
— Да, девочка моя… шевалье де Пардальян!
— Я никогда не забуду этого имени, матушка. Не знаю, что этот человек сделал, однако вовек не прощу ему того горя, которое вы из-за него пережили. Но кто же второй?.. Вы говорили, что его грех намного страшнее… Так кто этот негодяй?
— Ах нет! Ты никогда этого не узнаешь! — упорствовала Жанна.
Лоиза погрустнела, но оставила мать в покое, и обе они продолжали работать в молчании.
Скоро вышивка была закончена.
Жанна закуталась в накидку, ласково потрепала Лоизу по щеке и заспешила к даме, которую звали Мари Туше, — той, что заказывала эту работу.
Лоиза посмотрела матери вслед и вдруг, не в силах совладать с собой, прильнула к окну, из которого открывался вид на улицу Сен-Дени…
Напротив дома, где жили Жанна и Лоиза, располагался постоялый двор «У ворожеи». Девушка бросила осторожный взгляд на ряд окон его последнего этажа и ее сердечко затрепетало.
В одном из распахнутых окон она заметила юношу… А тот, завидев Лоизу, послал ей воздушный поцелуй.
Лицо девушки вспыхнуло, потом побелело… Внимательный взгляд юноши смутил ее, она неловко отступила в глубь комнаты и поспешно задернула штору.
Лоиза не знала, как зовут незнакомца, но если бы ей стало известно его имя, она содрогнулась бы от ужаса и отвращения…
Ведь юный дворянин, смотревший на Лоизу с восхищением и любовью, был Жаном де Пардальяном…
XI
ПАРДАЛЬЯН И ЕГО ДРУЗЬЯ
Жан де Пардальян вот уже три года жил в отличной комнате на последнем этаже постоялого двора «У ворожеи». Окна комнаты выходили, как уже было сказано, на улицу Сен-Дени. Сейчас мы объясним читателю, каким образом бедный юноша смог поселиться на лучшем постоялом дворе в округе, название для которого полвека назад придумал знаменитый сочинитель Франсуа Рабле.
Хозяином «Ворожеи» был почтеннейший Ландри Грегуар, единственный сын и наследник того самого месье Грегуара, который прославился на весь Париж своим искусством зажаривать мясо на вертеле.
Но вернемся к Жану де Пардальяну. Юный шевалье не имел ни денег, ни влиятельных покровителей. Он уже достиг двадцатилетнего возраста и из смышленого мальчугана превратился в высокого, статного, молодого человека. Он был отважен и силен как лев, быстр и гибок как клинок шпаги.
Голову его обычно украшала круглая серая фетровая шапочка. Такие шапочки вошли потом в моду благодаря Генриху III, но первым этот головной убор стал носить именно Пардальян. Над шапочкой задорно трепетало ярко-красное петушиное перо, горевшее на солнце словно пламя. Серые кожаные сапоги с высокими голенищами и с грозными шпорами закрывали колени юноши и обтягивали его стройные ноги. На потертой перевязи болталась огромная шпага. После встречи с Пардальяном в память навсегда врезались звенящие шпоры, внушающая страх шпага, широченные плечи, которым было тесно в поношенном колете, лихо закрученные усы, пламенный взор и небрежно надетая набекрень упомянутая шапочка. Мужчины ощущали в юноше силу и смелость и относились к нему с невольным уважением, а женщины замирали, любуясь его грацией и свежей красотой. И немногим дамам удавалось скрыть свои чувства.
Надо признать, что женщины, как правило, любят молодого человека тем сильнее, чем глубже уважают его мужчины. Сильное, стройное тело, изящные жесты, молодое лицо с загорающимися то любовью, то яростью глазами, красивый рот, пленительная улыбка, лихие усы и повадки отчаянного забияки, по праву заслужившего свою репутацию, — таков портрет шевалье де Пардальяна. Костюм его был истертым, порыжевшим на солнце, полинявшим под дождями и порванным в многочисленных поединках, и все же Пардальян являл собой образец изысканного и благородного кавалера.
