Владимир Топилин - Серебряный пояс
— Вот они, косточки-то, выскочили! — обратилась к Ивану: — Позови двух мужиков покрепше. Сейчас тянуть будем.
В избу ввалились Григорий Феоктистович, Павел Казанцев, Веретенников Василий, Тишка Косолапов и еще несколько старателей. Петричиха оставила четверых вместе с Иваном, остальных выгнала прочь:
— Нечего тут, без вас справимся! И так воздуха мало! А вы двое берите по ноге, другие — за руки, — целительница показала мужикам, что надо делать, но предупредила: — Сильно не тяните, а то разорвете пополам!
Четыре пары рук растянули Михаила в разные стороны. Петричиха начала активно массировать позвоночник маленькими кулачками. Михаил застонал. Лечение явно доставляло ему боль, но он крепился. Целительница успокаивала больного:
— Крепись, Михайло! Ты же сибиряк! Вон скоко за жисть медведев побил! И ишшо побьешь! Верь мне, все будет, как прежде, — и помощникам: — А ну, мужики, ишшо добавь на разрыв!
Старатели рады стараться, лишь бы в дело. Потянули так, что в позвоночнике сухожилия затрещали. Мужчина закричал от боли, однако старушка успела наложить левую ладошку на бугорок на спине и ударить сверху кулачком. Под руками целительницы что-то щелкнуло. Шишка под кожей исчезла, позвонки встали на место. Михаил обмяк, с тяжким вздохом опустил голову на дерево:
— Ой, бабка, боль притупилась, а ноги ватные, горят. Будто кто в пятках свинец отливает…
— А ты как хотел, милай? Штоб за один раз мерином поскакал? Не будет такого. Терпи, еще с тобой долго муки будут, — подбадривающее заулыбалась Петричиха, а сама стала давить указательными пальцами в область поясницы. — Где отдает?
— Сзади, под ягодицами… — морщась, отозвался промысловик. — А вот сейчас на лодыжках… Теперь в пятках.
— Вот и ладно, с удовлетворением вздохнула Петричиха. — Все у тебя хорошо… — и старателям: — Вовремя вы спохватились и Ивана ко мне отправили. Теперича надобно вот что сделать…
Вспарывая застоявшуюся тишину, дружно ахнули топоры. Азартным глухарем затоковала, зашипела пила. Загремели ведра. Плотными потоками полилась густая вода. По глубокой низине Таежного Сисима повалил густой, едкий дым. В стороне, на невысоком пригорке, мужики валили наполовину высохший, двухсотлетний кедр. Ожидая своей минуты, стояли покорные лошади. На кедровых дровах в больших казанах женщины грели воду. Рядом с рекой по-черному топилась приземистая баня.
Петричиха руководила действиями старателей. Упал кедр. Старушка побежала на пригорок, чтобы указать длину кряжа. Закипела вода в казанах, целительница приказала убрать огонь. Принесли девушки сбор таежных трав, проворные руки отобрали необходимое количество лекарственных растений для отвара. Протопилась баня. Знахарка прощупала рукой засаленные сажей стены:
— Хватит, откройте дверь! Шибко горячо нельзя!
Мужики топорами и теслами быстро выдолбили большое, в рост человека, корыто. Тонкие стенки и дно емкости выскоблили ножами и стругами. Петричиха провела ладонью по дереву, выискивая заусенцы и зазубрины, осталась довольна:
— Несите в баню!
Товарищи подхватили колоду, потащили к дверям, остановились у прохода: не входит корыто в баню, как ни крути. Григорий Феоктистович схватил топор, выбил подушку, косяки:
— Эхма! Оглоблю отпилили, а кобылу не смерили! Теперь, наверно, в самый раз будет!
Мужики повернули корыто боком, запихали в баню, установили на лаги:
— Ну, бабуля, теперь дело за тобой!
Петричиха потрогала колоду рукой: крепко ли стоит? Согласно кивнула головой:
— В самый раз! — и женщинам: — А ну, бабы, лейте отвар!
Те, беспрекословно подчиняясь наставлениям, цепочкой понесли кипяченую воду. Знахарка, прощупывая температуру, кивнула:
— Несите Михаила!
Четыре старателя вынесли на улицу завернутого в одеяло медвежатника, перенесли в баню, осторожно переложили в корыто. Целительница сурово посмотрела на окружающих, выгнала всех на улицу, сама, переливая настой трав берестяным ковшом, заговорила с больным:
— Не бойся меня, мил человек! Я на своем веку многих на ноги поставила, никто еще не жаловался. Твое дело поправимое: медведь косточки сдавил, пережал силу. Косточки я тебе на место поставила, осталось силу восстановить. А для этого нам травки разные помогут: отвар кашкары, шикиши, зверобоя каменного, багульника россыпного, первоцвета горного… А ты ножками-то шевели! Поначалу вон, пальчиками, потом ступнями. Глядишь, силы-то и вернутся!
— Да ты что, старая? Смеешься надо мной? Как я могу ногами шевелить, если они меня не слушаются?!
— А ты не думай, что они не слушаются. Смотри на них и двигай!
Больной недоверчиво посмотрел на нее, однако обратил внимание на пальцы своих ног, наморщил лоб. Петричиха, смешивая воду, начала ковшом добавлять в колоду травяной отвар.
Маленькое, холодное солнце упало за рубцы далеких гор. Роняя на землю сизый дым костров, от гольца потянул восточный ветер. Кисельная речка замедлила свой бег. Насупившаяся тайга сковала безмолвным панцирем подступающей ночи бренный мир. Под давлением перемены суток притихли живые твари. Смолкли голоса сизых синичек. В густом кедре спрятался юркий поползень. Прислушиваясь к окружению, редко переговариваются дрозды дерябы. На рваном хребте затрещала и смолкла кедровка. Многоголосая ностальгия уходящего дня утонула под неслышными шагами темноты.
В старательском поселке остывают запоздалые отголоски суеты. На больших кострах в чугунных казанах варится медвежатина. Далеко вокруг разносится головокружительный запах мяса. Женщины готовят к трапезе длинный стол. Терпеливо ожидая сытный ужин, негромко переговариваясь, обсуждая прошедший день, сидят мужики. Дети и подростки подступают к костру, высматривая в кипятке самый большой кусок. Молодежь, ожидая команды, укрывается за углом бани. Кто-то курит. Другие обсуждают действия Ивана. Девушки, расставляя посуду, звенят железными чашками.
Стреноженные на поляне, тяжело вздыхают уставшие лошади. В пригоне пережевывают жвачку две коровы. Выше домов, охраняя вещи хозяина, растянутую на раме медвежью шкуру, лежат зверовые кобели Туман и Тихон. Приисковые собаки крутятся неподалеку от костра, ожидая начала трапезы.
Из дома Пановых с чашкой в руках вышла Петричиха. Скинув в сторону жалкие капли бульона, целительница троекратно перекрестила избу, старательский стол, поклонилась котлу с мясом:
— Да прости нас, Господи, за грехи наши тяжкие! Восие дух укрепляющий, жизнь продолжающий за плоть других! Вовеки веков, аминь! — и окружавшим ее женщинам и мужикам: — Уснул сердешный. Покушал хорошо, знать, дело на поправку пойдет. Такомо, теперича, крутить, переворачивать с боку на бок чаще надо, чтобы кровь не застоялась. Тело гнить начнет, хуже будет.
Теперь, когда Михаил принял первый сеанс лечения, старатели таежного прииска облегченно вздохнули. Люди остались довольны. Никто из них не сомневался в положительном исходе дела. Каждый верил, что утром медвежатнику обязательно станет легче.
Богатый ужин длился долго. В рационе старателей сытная медвежатина — редкий подарок. Специалисты по добыче благородного металла промышляют зверя нечасто, от случая к случаю. Охота на косолапого требует опыта, отбирает драгоценное время. Тяжелый труд бергало (старателя) начинается с раннего утра, тянется до позднего вечера. Золото дается нелегко, напрямую зависит от кубометров перемытой земли. Каждый знает: что не сделал сегодня, не наверстаешь завтра. Шкурой убитого медведя не проживешь. А на десять отмытых золотников большая семья из семи человек безбедно проживет долгий зимний месяц.
Хороший охотник-медвежатник на далеком таежном прииске всегда желанный гость. Рядовая пища людей тайги: мука, крупы, макароны, тушенка (не всегда картошка), ограниченный рацион (из-за трудностей доставки), — не может дать в полной мере того насыщения, что дает белковая пища. Тяжелый физический труд забирает много сил и энергии. Чтобы восстановить затраты, надо хорошо питаться. Образ жизни людей тайги не ограничивается жеманными принципами гуманизма: приходится кушать все, что может в лесу доставить сытость. Поэтому мамаша-медведица была так вкусна и навариста.
Петричиху как самую уважаемую гостью посадили во главе стола, на почетное место. Анна Семеновна наложила ей в миску мясо из маленького казана. Старушка с удовольствием принялась за еду, нахваливая гостеприимных хозяев:
— Эх, ведь с самого утра у нас с Ванюшкой во рту маковой росинки не было! Всю дорогу впроголодь: только рябину да шишки кедровые на ходу ели. Однако же впроголодь-то дорога долгой кажется, когда к дому тянешься. Ишь ведь, какие косточки махонькие: никак, медвежонок?
Ей подтвердили, что она ест. Петричиха задумчиво посмотрела на Ивана, сурово покачала головой:
