Крис Хамфрис - Кровь Джека Абсолюта
— Ah, поп, Жак. Je 1'adore [42]. Он потрясающий. Настолько… настолько…
В поисках нужных эпитетов она вновь заглянула в листок.
Еще одного комментария он бы не вынес. Да и пора было переходить к следующим шагам.
— Разве поэт не заслуживает вознаграждения?
Ее невинные глазки тут же изобразили полнейшее непонимание.
— Какого вознаграждения?
Джек сел с ней рядом, взял за руку. Точно так же они сидели две недели назад. Тогда он перецеловал все ее пальчики. Теперь в его мыслях витало еще кое-что.
— Такого.
Он чуть подался вперед.
— Жак! — Она отвернулась, но не сдвинулась с места. Да и отвернулась не столь уж решительно, чтобы его губы не могли дотянуться до ее нежной щечки. — Жак, — повторила она. Но уже совсем другим тоном, вновь поворачиваясь к нему. — Мы не должны. Мой отец…
— Ушел, — быстро сказал он. — А Клод получил серебряную монету.
— Клод? — обеспокоенно встрепенулась Клотильда, но была вынуждена умолкнуть.
Джек закрыл ей рот поцелуем. Позволить, чтобы она произносила еще чье-то имя, он просто не мог.
Приникнув к возлюбленной, он одной рукой придержал ее спину, чтобы инстинктивное желание вырваться не одержало в ней верх. Мера помогла. Ее стан, поначалу напрягшийся, постепенно расслабился, а ее губки оказались такими же сладкими, какими они ему и представлялись. И этот эффект, разумеется, не имел ничего общего с прилипшей к ним сахарной пудрой.
Короче, Джек ощутил себя на вершине блаженства и мог бы сидеть вот так хоть неделю, хоть две. Однако Клотильда стала все больше и больше отклоняться назад, и он, дабы продлить сладостные мгновения, потянулся за ней. Так продолжалось какое-то время, потом равновесие было нарушено, и они оба упали: она — на спину, он -на нее. Теперь не только сладкие губки, но и другие, более рельефные части замершего под ним тела, сказали ему, что она и впрямь развилась.
— Клотильда, — хрипло выдавил он.
И услышал шаги. Кто-то поспешно поднимался по лестнице.
Через миг Джек стоял в одном углу комнаты, Клотильда — в другом, судорожно одергивая помятую юбку. Как только она замерла, отвернувшись к окну, дверь широко распахнулась.
— Месье Гвен!
— Месье Абсолют!
На пороге стоял отец Клотильды. Несмотря на свой низенький рост, он был очень широкоплечим, с удивительно крупными для ювелира руками. Теперь они нервно стискивались и разжимались, а острый взгляд француза буравил то гостя, то дочь.
— Я решил, что вы уже не придете сегодня, месье Абсолют, и лишь потому позволил себе уйти.
Он вошел в комнату, озираясь по сторонам, будто в ней мог прятаться еще кто-то. Клод, сопровождавший его, остался стоять, где стоял, с равнодушно-скучающим видом.
Джек на мгновение задержал на нем взгляд, затем вновь переключил все свое внимание на ювелира.
— Мне очень жаль, сэр, я так торопился, но… меня задержали дела.
— Дела? — Месье Гвен подошел к окну и поглядел на Клотильду. — Ca va, ma petite? [43] — спросил он, потом обернулся. — Вы не находите, что моя дочь выглядит несколько нездоровой?
— Нет, месье Гвен. Мне так не показалось. Но… возможно, лишь потому, что меня и самого малость потряхивает. Инфекция, сэр… она просто носится в воздухе. Столько народа вокруг, столько… контактов.
— Ну-ну. Дочь, похоже, вела урок очень вяло?
— Au countraire [44], месье. Она была… очень мила.
— Мила?
Джек мысленно чертыхнулся. Он хотел сказать нечто другое. Но дурацкое слово сорвалось с языка, а лягушатники шуток не понимают.
— Папа, со мной все в порядке, — вмешалась Клотильда.
Отец не обратил на дочь никакого внимания.
— Ей надо бы отдохнуть. Вы не будете возражать, если мы закончим урок?
Джек чертыхнулся еще раз.
— Нет. Разумеется, нет.
— Тогда… до новой встречи. Но непременно внизу. Чтобы я мог быть уверен в правильном ходе… контакта.
Джек пошел к камину, чтобы забрать свою сумку, треуголку и трость. Выпрямляясь, он незаметно подмигнул водяному и лишь потом повернулся.
Отец Клотильды держал в руках его стих.
— Рыботорговка? — поинтересовался он, выгнув бровь.
Мать права. Сейчас каждый болван мнит себя знатоком высокой словесности. Надо просто не обращать на это внимания, вот и все.
— Месье. Мадемуазель.
Джек дважды отдал поклоны и направился к двери, где все еще торчал самодовольно ухмылявшийся Клод. С ним Джек раскланиваться не стал, даже когда тот с готовностью посторонился. Нет сомнений, этот парень сгонял за хозяином, несмотря на полученный шестипенсовик. Теперь с этим уже ничего поделать нельзя, но позже… Позже можно будет и поквитаться.
— Портшез! — крикнул он, оказавшись на улице, и перед ним тут же выросли двое здоровяков.
Идти было, собственно, недалеко, но накрапывал дождик, да и стоило поберечь свои силы. Они могли ему вскоре понадобиться. Если все сладится и пойдет хорошо.
Забравшись внутрь, Джек откинулся на подушки и важно изрек:
— Голден-сквер.
Глава 6
БЛАГОГОВЕЙНЫЙ РАЗГОВОР ПРИ СВЕЧАХ
Каретный двор тянулся от Уорвик-стрит до Голден-сквер, и именно там Джек попросил носильщиков остановиться. Ему не позволяли входить в дом с парадного входа, ибо леди тщательно берегла свою репутацию, а частые и чересчур долго длящиеся визиты молодого и симпатичного малого могли обратить все ее усилия в прах. Поэтому он расплатился с носильщиками и зашагал к вымощенному булыжником тупику. Каретники уже хлопотали вовсю, ибо по мере приближения лета спрос на их продукцию все возрастал. Так что никто не обратил никакого внимания на юношу, подошедшего к маленькой дверце за мастерскими и отомкнувшего ее извлеченным из секретной щели в старой каменной кладке ключом. Проскользнув в крошечный садик, Джек привалился к стене и оглядел окна дома.
Она была в верхнем салоне, что очень приободрило его. Но не одна, и восторг, всколыхнувшийся в душе Джека, сменился разочарованием. С кем она говорит? Оказалось, не с горничной. С каким-то мужчиной. Тот вальяжно расхаживал по салону, и Джек совсем сник. Потом в нем вспыхнул гнев, когда он сообразил, что посетитель — вовсе не содержавший и дом, и его прекрасную обитательницу лорд Мельбури. Тот, впрочем, так и так должен был сейчас находиться на парламентском заседании. Именно на его отсутствии Джек и строил расчет. Однако отсутствием лорда, похоже, решил воспользоваться и еще кое-кто, а это уже не лезло ни в какие ворота. Джек, безусловно, не был так глуп, чтобы ревновать к его светлости, но прочих соперников он, разумеется, не потерпит.
Ревность подстегивала. Джек мог бы войти через заднюю дверь и по двум лестницам взбежать наверх, однако кованый железный балкончик примыкал прямо к гостиной, а толстые виноградные плети ни в чем не уступали ступеням. Он в один миг взобрался по ним. И услышал смех. Ее — с характерной горловой хрипотцой, и мужской — очень самодовольный. Перемахнув через балюстраду, Джек посмотрел на закрытую дверь, потом -на окно. То, по счастью, было открыто.
— Разве вам хочется именно этого, сэр? — вновь рассмеялась она. — Я должна держать это именно так?
— Именно так, мадам, но… сдвиньте пальчики к кончику… если это возможно. А теперь поверните их и подайте чуть в сторону… да!
— Так?
— Именно так. Да, мадам, да! Это… ах! Это просто… великолепно!
Джек мог стерпеть что угодно, но только не сдавленные сладострастные стоны, и потому с негодующим ревом впрыгнул в салон.
— Проклятье! — вскричал мужчина, отскакивая от мольберта. В руках его были палитра и кисть.
— Джек! — вскрикнула Фанни. — Что за пассаж? — Кринолин [45] изумленной красавицы возмущенно заколыхался. — Какого черта ты вдруг решил, что можешь ко мне так врываться?
— Мм… ну… я думал устроить тебе сюрприз. Я не знал, что у тебя будут гости.
Джек и сам понимал, насколько жалко и неубедительно это звучит. Фанни пренебрежительно хмыкнула и перешла в наступление.
— Ты должен немедленно извиниться перед мистером Гейнсборо [46] за свои глупые шутки. — Красавица поглядела на живописца. — Мне так неудобно, сэр. Мой брат — неотесанный провинциал и о многом попросту не имеет понятия. Например, о том, что входить принято через дверь.
Она вновь обернулась, одарив невежу уничтожающим взглядом.
Художник уже привел в порядок и свой костюм, и палитру.
— Пустяки, мадам. Я просто… гм… не знал, что у вас есть брат.
— Вообще-то лишь сводный. — Подстегиваемый свирепыми гримасками Фанни, Джек шагнул вперед и с нарочитой неловкостью поклонился. — Не гневайтесь на меня, сэр, — произнес он с корнуолльской растяжечкой гласных. — Моя сестра так добра, что пытается сузить разделяющую нас пропасть. Знаете, я тут меньше недели, но успел насмотреться такого, что впору свихнуться. Лондон… он… он поразителен, сэр.
