Александр Дюма - Королева Марго
Генриху этот голос показался знакомым, а сделав несколько шагов, он узнал и лицо.
– Ба! Да это вы, Болье! – сказал он. – За каким чертом вы сюда явились?
– Государь! Я только что получил должность коменданта Венсеннской крепости.
– Что ж, дорогой друг, ваш дебют делает вам честь: вы заполучили узника-короля – это отнюдь не плохо.
– Простите, государь, – возразил Болье, – но до вас я уже принял двух дворян.
– Каких? Ах, простите, быть может, я нескромен? В таком случае будем считать, что я ничего не сказал.
– Ваше величество! У меня нет предписания соблюдать тайну. Это господин де Ла Моль и господин де Коконнас.
– Ах, верно! Я видел, что они арестованы. Как эти несчастные дворяне переносят свое несчастье?
– Совсем по-разному: один весел, другой печален; один распевает, другой вздыхает.
– Кто же из них вздыхает?
– Господин де Ла Моль, государь.
– Честное слово, мне понятнее тот, кто вздыхает, чем тот, который распевает. Судя по тому, что я видел, тюрьма – место отнюдь не веселое. А на каком этаже их поместили?
– На самом верхнем – на пятом.
Генрих вздохнул. Ему самому хотелось попасть туда.
– Что ж, господин де Болье, будьте любезны показать мне мою камеру. Я очень устал сегодня днем и потому так тороплюсь попасть в нее.
– Пожалуйте, ваше величество, – сказал Болье, указывая на распахнутую дверь.
– Номер второй, – прочел Генрих. – А почему не первый ?
– Он уже предназначен, ваше величество.
– Ага! Как видно, вы ждете узника познатнее меня!
– Я не сказал, ваше величество, что этот номер предназначен для узника.
– А для кого же?
– Пусть ваше величество не настаивает, а то я вынужден буду промолчать и тем самым не оказать вам должного повиновения.
– Ну, это Другое дело, – сказал Генрих и задумался глубже, чем прежде: номер первый явно заинтересовал его.
Впрочем, комендант не изменил своей первоначальной вежливости. С бесконечными ораторскими изворотами он поместил Генриха в его камеру, принес тысячу извинений за возможные неудобства, поставил у двери двух солдат и вышел.
– Теперь, пойдем к другим, – сказал комендант тюремщику.
Тюремщик пошел первым. Они двинулись в обратный путь, прошли допросную палату, коридор и очутились опять у лестницы; следуя за своим проводником, де Болье поднялся на три этажа.
Поднявшись тремя этажами выше, тюремщик открыл одну за другой три двери, каждая из которых была украшена двумя замками и тремя огромными засовами.
Когда он начал отпирать третью дверь, из-за нее послышался веселый голос.
– Эй! Черт побери! – крикнул голос. – Отпирайте скорее хотя бы для того, чтобы проветрить! Ваша печка до того нагрелась, что здесь того и гляди задохнешься!
Коконнас, которого читатель, несомненно, уже узнал по его любимому ругательству, одним прыжком перемахнул пространство от своего места до двери.
– Одну минутку, почтеннейший дворянин, – сказал тюремщик, – я пришел не для того, чтобы вас вывести, я пришел для того, чтобы войти к вам, а за мной идет господин комендант.
– Господин комендант? Зачем? – спросил Коконнас.
– Навестить вас.
– Господин комендант делает мне много чести. Милости просим! – ответил Коконнас.
Де Болье в самом деле вошел в камеру и сразу смахнул сердечную улыбку Коконнаса ледяной учтивостью, присущей комендантам крепостей, тюремщикам и палачам.
– У вас есть деньги, сударь? – обратился он к узнику.
– У меня? Ни одного экю, – ответил Коконнас.
– Драгоценности?
– Одно кольцо.
– Разрешите вас обыскать?
– Черт побери! – покраснев от гнева, воскликнул Коконнас. – Ваше счастье, что и я, и вы в тюрьме!
– Все нужно претерпеть ради службы королю.
– Так, значит, – возразил пьемонтец, – те почтенные люди, которые грабят на Новом мосту, служат королю так же, как и вы? Черт побери! До сих пор я был очень несправедлив, сударь, считая их ворами!
– Всего наилучшего, сударь, – сказал Болье. – Тюремщик! Заприте господина де Коконнаса.
Комендант ушел, забрав у Коконнаса перстень с великолепным изумрудом, который подарила ему герцогиня Неверская на память о своих зеленых глазах.
– К другому, – выйдя из камеры, сказал комендант.
Они миновали одну пустую камеру и снова привели в действие три двери, шесть замков и девять засовов, Когда последняя дверь отворилась, первое, что услышали посетители, был вздох.
Эта камера была мрачнее той, из которой только что вышел де Болье. Четыре длинные узкие бойницы с решеткой прорезывали стену, все уменьшаясь, и слабо освещали это печальное обиталище. В довершение всего железные прутья перекрещивались достаточно искусно, чтобы глаз натыкался на тусклые линии решетки, и мешали узнику хотя бы сквозь бойницы видеть небо.
Стрельчатые нервюры, выходившие из каждого угла камеры, постепенно соединялись в центре потолка и образовывали розетку.
Ла Моль сидел в углу и даже не шевельнулся, как будто ничего не слышал.
– Добрый вечер, господин де Ла Моль! – сказал Болье.
Молодой человек медленно поднял голову, – Добрый вечер, сударь! – отозвался он.
– Сударь! Я пришел обыскать вас, – продолжал комендант.
– Не нужно, – ответил Ла Моль. – Я вам отдам все, что у меня есть.
– А что у вас есть?
– Около трехсот экю, вот эти драгоценности и кольца.
– Давайте, сударь, – сказал комендант.
– Вот они.
Ла Моль вывернул карманы, снял кольца и вырвал из шляпы пряжку.
– Больше ничего нет?
– Ничего, насколько мне известно.
– А это что висит у вас на шее на шелковом шнурке? – спросил комендант.
– Это не драгоценность, сударь, это образок.
– Дайте.
– Как? Вы требуете?..
– Мне приказано не оставлять вам ничего, кроме одежды, а образок не одежда.
Ла Моль сделал гневное движение, которое, по контрасту с отличавшим его скорбным и величественным спокойствием, показалось страшным даже этим людям, привыкшим к бурным проявлениям чувств.
Но он тотчас взял себя в руки.
– Хорошо, сударь, – сказал он, – сейчас вы увидите то, что просите.
Повернувшись, словно желая подойти ближе к свету, он вытащил мнимый образок, представлявший собой не что иное, как медальон, в который был вставлен чей-то портрет, вынул портрет из медальона и поднес его к губам. Несколько раз поцеловав его, он сделал вид, что уронил его на пол, и, изо всех сил ударив по нему каблуком, разбил на тысячу кусочков.
– Сударь!.. – воскликнул комендант.
Он наклонился и посмотрел, не может ли он спасти что-либо от вдребезги разбитого неизвестного предмета, который намеревался утаить от него Ла Моль, но миниатюра в буквальном смысле слова превратилась в пыль.
