Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— О мой Бог! Мой Бог! — воскликнул Мишель, заламывая в отчаянии руки. — Итак, приговор мне произнесен!
И он отвернулся к стене хижины.
Тем временем на пороге появилась Розина.
— Мадемуазель, — сказала она, — уже светает.
— Что с тобой, Розина? — спросила Мари. — Ты дрожишь или мне показалось?
— Если раньше я слышала удары весел по воде, то теперь за мной словно кто-то шел.
— Кто-то шел за тобой на затерянном среди озера островке? Мое дитя, тебе пригрезилось!
— Я тоже так подумала, ибо обыскала все вокруг, но так никого и не увидела.
— Тогда возвращаемся! — сказала Мари.
Услышав рыдание Мишеля, она обернулась.
— Мой друг, мы поплывем без вас, — произнесла она, — не пройдет и часа, как за вами вернется Розина. Не забудьте о том, что вы мне пообещали: я уповаю на ваше мужество.
— Мари, уповайте лучше на мою любовь; вы потребовали доказательств, превышающих возможности человека, и поставили передо мной невыполнимую задачу — да поможет мне Бог вынести такой груз и не быть им раздавленным!
— Мишель, думайте о том, как Берта вас любит; вспомните, как она ловит каждый ваш взгляд, подумайте, наконец, что я скорее умру, чем открою ей секрет вашего сердца.
— О мой Бог! Мой Бог! — прошептал молодой человек.
— Что ж, мужайтесь! Прощайте, мой друг!
И, воспользовавшись тем, что Розина, прежде чем выйти из хижины, выглянула за дверь, Мари быстро наклонилась и поцеловала Мишеля в лоб.
Но это был совсем иной поцелуй, чем тот, которым обменялись молодые люди всего полчаса назад!
Первый поцелуй был похож на поток пламени, соединивший сердца влюбленных.
Второй был лишь прощальным и целомудренным поцелуем сестры.
Мишель тут же почувствовал разницу, ибо этот холодный поцелуй болью отозвался в его сердце. На его глазах вновь навернулись слезы. Юноша проводил девушек до берега; затем, когда они сели в лодку, он устроился на камне и смотрел им вслед, пока они не растворились в утреннем тумане, поднимавшемся над озером.
Он еще долго слышал удары весел по воде, которые звучали для него похоронным набатом, возвещавшим о том, что его сладкие мечты развеялись как сон; неожиданно кто-то коснулся его плеча.
Мишель обернулся и увидел Жана Уллье, стоявшего позади.
У вандейца было еще более печальное лицо, чем всегда; однако, теперь, по крайней мере в его взгляде, Мишель не увидел прежней неприязни к себе.
Его веки были влажными, и крупные капли поблескивали на бороде, которой заросло его лицо.
Возможно, это была утренняя роса? А может быть, слезы, пролитые старым солдатом Шаретта?
Он протянул руку Мишелю, чего раньше никогда не делал.
Мишель с удивлением взглянул на него и неторопливо пожал протянутую ему руку.
— Я все слышал, — сказал Жан Уллье.
Мишель вздохнул и опустил голову.
— Вы благородный человек! — добавил вандеец. — Но я с вами согласен, что это дитя возложило на вас непосильный груз. Да вознаградит ее Господь за такую преданность. Ну, а что касается вас, господин де ла Ложери, если силы вас уже совсем оставят, вам стоит только кликнуть меня, и вы тут же поймете, что как сильно Жан Уллье любит своих друзей, с такой же силой он умеет ненавидеть своих врагов.
— Спасибо, — сказал Мишель.
— Будет, будет, — продолжал Жан Уллье, — утрите ваши слезы! Мужчины не плачут! Если надо, я постараюсь образумить эту упрямицу Берту, хотя, заранее заявляю, что задача будет не из легких.
— Но если она не прислушается к доводам разума, мне останется лишь одно, что не так уж и сложно будет сделать, тем более если вы мне поможете…
— Что же? — спросил Жан Уллье.
— …умереть, — сказал Мишель.
Молодой человек произнес эти слова так спокойно, что чувствовалось: он произнес то, о чем не раз думал.
«О-о! — тихо прошептал Жан Уллье. — Честное слово, у него такой вид, словно он уже готов сделать то, о чем говорит».
Затем, обращаясь к молодому человеку, он сказал:
— Хорошо, будь по-вашему; посмотрим, когда придет время.
Каким бы мрачным ни казалось подобное обещание, оно немного приободрило Мишеля.
— Возвращаемся, — произнес старый егерь, — вам нельзя оставаться здесь. У меня есть плохонькая лодка; однако, если постараться, мы доберемся до берега.
— Но через час Розина должна приплыть за мной, — возразил молодой человек.
— Пусть сделает ездку впустую, — ответил Жан Уллье, — это станет ей уроком, что нельзя направо и налево выбалтывать чужие секреты, как она поступила этой ночью с вами.
После этих слов, объяснявших появление Жана Уллье на островке Ла-Жоншер, Мишель направился к лодке, и вскоре они взяли курс совсем в другую сторону, чем Мари и Розина, поплыв в направлении Сен-Фильбера.
XXVIII
ПОСЛЕДНИЕ РЫЦАРИ КОРОЛЕВСТВА
Перенос даты вооруженного выступления на 4 июня, как и предупреждал Гаспар Малыша Пьера на ферме Ла-Банлёвр, был чреват для восстания самыми пагубными последствиями.
Как ни торопились руководители легитимистской партии (так же как маркиз де Суде, его дочери и другие доверенные лица, собравшиеся на ферме Ла-Банлёвр, они разъехались по деревням с известием об отмене приказа маршала), им не удалось побывать во всех селениях, чтобы предупредить участников движения.
Подразделения роялистов были стянуты в Ньор, Фонтене и Люсон; Дио и Робер вывели из лесов Дё-Севра свои отряды, и к ним должны были примкнуть восставшие, о чем тут же узнали командующие военных округов и во главе своих войск пошли на приход Амайу, разбили крестьянские отряды и арестовали многих дворян и офицеров-отставников, выбравших этот приход местом своей очередной встречи и примчавшихся на звуки выстрелов.
В окрестностях Шан-Сен-Пера были проведены подобные аресты; хотя попытка захвата поста Пор-ла-Кле малыми силами и провалилась, дерзость и упорство нападавших свидетельствовали о том, что в атаке участвовали не только повстанцы.
У одного из арестованных в Шан-Сен-Пере был обнаружен список молодых людей, которые должны были войти в отборный корпус.
Найденный список, вооруженные нападения на различные объекты, предпринятые в одно и то же время, аресты людей, известных своими крайними политическими взглядами, не могли не насторожить власти, заставив их принять меры перед лицом опасности, которую они до сей поры недооценивали.
Если приказ об отмене выступления не дошел вовремя до некоторых населенных пунктов Вандеи и Дё-Севра, то понятно, что о нем ничего не было известно в Бретани и Мене — провинциях, еще более отдаленных от центра руководства восстанием, чем Маре и Бокаж: там было открыто поднято знамя гражданской войны.
