Джек Данн - Тайная история Леонардо да Винчи
— Леонардо, — сказал Америго, — калиф желает, чтобы ты находился рядом с ним.
— И он послал тебя сообщить об этом? — спросил Леонардо. — Что-то мне не верится. Тебя и Пузырька?
— Меня послал Куан, — сказал Америго.
— Тогда кто же послал Сандро?
— Ты все усложняешь, — сказал Боттичелли. — Твой гнев должен быть направлен на меня, а не на Америго.
— Извините. Я вовсе не злюсь на вас. Зачем я понадобился калифу?
Они говорили на тосканском диалекте, естественно перейдя на этот язык, словно их беседа должна была остаться тайной.
— Скоро начнется, — сказал Америго.
Леонардо захохотал.
— Да об этом знает всякая шлюха и всякий раб! Все они с волнением ждут «чуда», не думая о том, что, возможно, именно их кровь оросит сегодня землю.
— И калиф желает, чтобы ты стоял рядом и защищал его, если понадобится, — закончил Америго фразу, прерванную смехом Леонардо. — Вначале мы хотели быть все вместе, но…
— Что же изменилось потом? — спросил Леонардо.
Америго явно смутился.
— Я пытался заговорить с тобой, но ты не обратил на меня внимания.
— Не может такого быть!
— Да сегодня утром ты просто прошел мимо меня!
— Я не помню даже… — Леонардо оборвал себя, вздохнул и сказал: — Я по тебе скучал, Америго.
— И я по тебе. Как и Сандро, я…
Америго умолк и лишь покачал головой, не в силах подыскать слова, чтобы выразить свои чувства.
— Мы все позволили этому разделить нас, — сказал Сандро, — даже после того, как обо всем поговорили. Как могло такое случиться?
— Видимо, все дело в том, что наши чувства не зависят от наших желаний, — сказал Леонардо.
— Мне снилось, что я больше никогда не увижу тебя, Леонардо, — сказал Америго. Вид у него был застенчивый, как всегда на людях. — Я думаю, что это предостережение.
— Я не верю в сны, но рад, что тебе приснилось такое, если это объединяет нас. — С этими словами Леонардо обнял Америго, а затем Сандро. — Полагаю, ты будешь сражаться рядом с Куаном.
— Да, — сказал Америго, — а Сандро будет среди тех, кто охраняет женщин. Так, по крайней мере, один из нас останется в живых.
Женщин надежно укрывали неподалеку от пушек; охраняли их всадники.
— Я буду у пушек, — сказал Сандро, и его лицо и шея вспыхнули от смущения. — Я сначала хотел присоединиться к тебе, Леонардо, но калиф призвал тебя к себе.
— Но ведь и ты можешь пойти со мной, — сказал да Винчи.
Сандро покачал головой;
— Куан сказал, что калиф поверил турку, который объявил меня шпионом.
— Тогда почему же он убил турка?
— Чтобы умиротворить войска, — сказал Америго. — Он должен был отнять жизнь у турка.
— Если бы калиф поверил этим обвинениям, Сандро уже не было бы в живых, — не сдавался Леонардо.
— Куан сказал, что жизнь Сандро — это дар тебе от калифа, — сказал Америго.
И, ничего не добавив, повернулся, как и все в лагере, к восточным горам, привлеченный трепетом, пробежавшим по войску. Казалось, что весь лагерь разом затаил дыхание; затем прокатился вал шепотков и тихих голосов, ощутимый как ветер, как касание.
А затем грянули взрывы.
Миткаль и другие мальчики прыгнули в воздух с западного утеса, где их менее всего могли заметить турки, и пролетели по широкой дуге, оказавшись с тыла над позициями турок с восточной стороны. Похоже, солдаты Кайит-бея заметили их даже раньше, чем турки; но и турки поневоле обратили на них внимание, когда первый из Леонардовых снарядов разорвался в самой их гуще, снося шрапнелью головы, руки и ноги, превращая людей в живые факелы.
— Слишком рано! — вскрикнул Леонардо.
Трое флорентийцев бросились в разные стороны, спеша каждый на отведенный ему пост; но другие солдаты смотрели, завороженные, на это чудо, даже когда между ними промчались всадники, выкрикивая приказы подготовиться к бою.
Да и кто мог бы оторваться от чуда, происходящего наяву? Мальчики кружили, как соколы, над войском Мустафы, и их ребристые крылья сверкали белизной, как и одежды. Конечно же, это могли быть только ангелы, один за другим воспарявшие ввысь на воздушных потоках. Конечно же, это было доказательство, что Аллах на стороне Кайит-бея, а не Великого Турка. Кто же мог бы оторвать глаза от ангелов, которые камнем падали с неба на турок, сбрасывая на их головы ужасные дары огня и металла?
Первыми ударились в панику задние ряды турок — на них пришлись первые снаряды. Несколько солдат пали на колени и принялись молиться, и это, быть может, сохранило им жизнь, потому что их сотоварищи бросились вперед, на главные силы, врезавшись в них с воплями, точно во вражеские ряды; а ангелы между тем ловко и точно бросали все новые снаряды, гоня вперед все новые и новые ряды обезумевших от страха турок, словно небесные пастухи, перегоняющие стадо, — до тех пор, пока бегущее со всех ног турецкое войско не хлынуло с холмов на равнину.
Леонардо нашел Кайит-бея у его шатра. Он еще не сел на коня, которого держал для него один из телохранителей. Рядом с ним стояли Хилал и Деватдар.
— Ты, наверное, еще помнишь Деватдара, — с улыбкой сказал калиф, обращаясь к Леонардо.
Тот кивнул, хотя почти не видел Деватдара с тех пор, как сириец присоединился к войску калифа. Хилал по секрету сказал, что он впал в немилость; и в самом деле, Деватдара не было видно на собраниях в шатре калифа. Но кто мог бы верить словам Хилала? Он ненавидел, кажется, весь мир, кроме Миткаля и своих гвардейцев.
— Мне дать сигнал сейчас, повелитель? — спросил Деватдар.
Кайит-бей смотрел, как волнами катится на равнину обезумевшее и неуправляемое турецкое войско.
— Да, — сказал он, — сейчас.
Деватдар всего лишь повернул голову, и конный гвардеец наметом полетел прочь. Миг спустя по туркам ударили пушки. Под непрерывный грохот артиллерии на восточном краю равнины появились конница и пешие фаланги калифа; и вот они оказались рядом с Леонардо, Деватдаром и калифом. Калифу оставалось только вскочить на коня и поскакать вперед, ведя своих солдат к кровавой победе.
Но это была лишь часть его армии; другие появятся с севера и с юга и задавят войско Мустафы одним своим количеством.
Кайит-бей вскочил в седло, и Леонардо последовал его примеру — раб калифа держал для него коня наготове. Когда калиф взмахнул мечом, пушечная канонада разом стихла, и оглушительные крики солдат, казалось, сами по себе вынесли его вперед. Леонардо старался не отставать от него. Калиф скакал во весь опор прямо на врага. Лицо его было бесстрастно и сосредоточенно, и Леонардо гадал, не станет ли калиф первым, кого сразят стрела или пика. За себя он не опасался, хотя сердце в груди и колотилось как безумное. Он обнаружил, что страх преобразовался в иное, более высокое осознание; он ощущал лишь шум ветра в ушах да сухой металлический привкус во рту. В любое мгновение он мог оказаться в царстве смерти. В бою не было места ни времени, ни памяти — лишь смертельная пляска битвы, изнурения и восторга, лишь трепетный шорох вздохов и молений, лишь гимны ударов и криков да треск ломающихся костей и рвущихся жил.
