Георгий Тушкан - Джура. Приключенческий роман (с иллюстрациями)
— И ты поехал? — насмешливо спросила Зейнеб. — В ту же ночь Давлет-бай послал меня служить Тагаю. Коня дал, карамультук дал. Приехал, смотрю — народу много собралось, а в крепости джигиты сидят и в нас стреляют. Своих однокишлачников не вижу. Думал — народу много, поэтому сразу не найду своих. А потом, когда курбаши Казиски начал списки писать, басмачей на сотни делить, а в каждой сотне человек двадцать — двадцать пять, я смотрю: из нашего кишлака только пять человек — два сына Давлет-бая, их друг, мулла и я. Они меня в свою компанию не берут. Как раз перед нашим приездом басмачи ходили крепость брать. Линеза раньше крепостью командовал, потом продал Тагаю. Всех джигитов продал, по сто золотых рублей за голову, а крепость за десять тысяч продал.
— Как же это он продал?
— Очень хитро. Только немного просчитался Линеза: Козубай помешал. Ай, какой он хитрый! А Тагая из крепости выпустили. Один друг у него там оказался, и Тагай тоже приехал к Казиски. — А как имя человека, который освободил Тагая? — Не знаю, нам не говорили. Только сказали, что в крепости есть наш человек. Ночью, под утро, басмачи пошли крепость брать. Вдруг из крепости — тра-та-та!.. Пулемет называется. Вдруг другой — тра-та-та!.. Потом бомбы: бум, бум!.. Линеза говорил: пулеметы без замков, бомбы без пистонов. Вот… Тогда много басмачей пропало. Не ждали. Испугались, назад убежали. Перессорились курбаши. Хоть в крепости было несколько человек, а взять никак не могли. Тагай придумал в хаузе воду отравить и арык испортить. Испортили. Джигиты догадались. Там есть очень хитрый китаец. Тогда мы арык совсем в другую сторону отвели, воду отрезали. «Пусть без воды подыхают», — говорил Тагай.
Ждем день, ждем два, ждем три, а они живут.
Только, как ветер подует, слышим — падалью пахнет. Лошади начали дохнуть в крепости: поить их было нечем. Курбаши решили подождать, пока подохнут все лошади и умрут добротрядцы, а Казиски начал басмачей военной науке учить. Я в третьей сотне был. Как солнце взойдет, чаю попьем, так Казиски командует: направо ходим, налево ходим, вперед бежим, потом ложимся, потом стреляем. Все хотели сбить красный флаг, что высоко над крепостью развевается. Один раз перебили древко — джигиты новый флаг поставили. Значит, ещё живы. День проходит — они живы, три проходит — живы, пять проходит — живы. Что такое? — удивляемся.
Два раза после того басмачи наскакивали на крепость, и каждый раз джигиты отбивали. Очень боевые! Когда второй раз мы шли, Тагай собрал всех и говорит: «Голыми руками возьмем. В крепости у меня дружок есть, я ему дал яду, и он хауз отравил. Теперь передохнут, как мухи зимой».
А когда и в этот раз добротрядцы отбились и мы обратно в кишлак прибежали, перессорились все курбаши. А утром Тагай собрал нас и говорит: «Добротрядцы узнали, что вода отравлена, и не пили». А мы спрашиваем: «А как же они без воды живут?» Казиски говорит: «Есть у них там один китаец, так этот китаец из камней источник сделал. Камни дают воду, мало, но дают. Так мало воды, что добротрядцы все равно скоро перемрут. А вы смотрите не давайте им собирать камни возле крепости. Кто убьет китайца, тому сто золотых». Многие тогда испугались. Говорят: «Китаец — колдун, как бы не наколдовал нам беды! Шутка ли — воду из сухих камней делает!» А Казиски разговоры эти узнал и говорит: «Не беспокойтесь, пустое дело — из камней воду добывать. Еще в древности в Кашгарии так делали. От ночного холода камни потеют, и вода капает вниз. Там её и собирают. Я, говорит, сам из камней воду добуду». Приказал выкопать яму, глиной обмазать, камней наложить и сверху крышу устроить. Настала ночь. Мы вокруг камней собрались, воду ждем. Утром посмотрели — а камни сухие. А джигиты Козубая живут — значит, у них камни воду дают. Вижу — не сдаются они. Смотрю вокруг — нечего мне с богачами делать. А тут ещё этот киргиз длиннорукий. Все о Манасе пел и разные истории рассказывал, знамения объяснял. Плохие для нас знамения были. Солнце в кровь садилось, вороны над нами летали, звезды падали. Расспросит, кто бедняк, с тем поговорит; целые дни по становищу ходит, с недавно принятыми басмачами шепчется, говорит — все люди равны. Меня Тагай позвал и говорит: «Мне известно, что Длиннорукий — твой друг. Мне донесли, что ты ночью с ним встречаешься и опасные разговоры ведешь среди наших».
Я отрицал и обещал, когда встречу, поймать его, а сам решил бежать. А правда, было: раз встретились. Длиннорукий никуда не убегал: днем прятался, а ночью все среди басмачей вертелся. Разговорились. Длиннорукий говорит: «Эх, надоело воевать! Кончу всех басмачей и поеду в свой кишлак Мин-Архар. И ты убегай, пока не поздно».
— Мин-Архар? — спросила Зейнеб.
— Мин-Архар.
— Не врешь?
— Клянусь!.. Не знаю, чем и поклясться. Жизнью своей клянусь!..Ну вот, я решил бежать. Пошел с другими крепость брать, упал на поле, притворился мертвым, пролежал до вечера и скорей-скорей, когда стало совсем темно, уполз в горы. Забрался в самые дикие горы, смотрю — юрты. Очень сильно испугался. Пропал, думаю… Дома у меня нет, семьи нет. Куда я пойду? Возьмите меня к себе. У вас мужчин не видно. Помогать буду.
— Оставайся, — сказала Зейнеб. — А вы как? — спросила она женщин.
— Пусть остается, — ответила Айше за всех.
Биби состроила недовольную гримаску и, вскинув винтовку на плечо, пошла в горы.
Зейнеб протянула Мамаю свою винтовку:
— Мамай, ты говоришь — учился стрелять. Скажи, зачем у винтовки этот выступ?
— Этот? — спросил Мамай. — Сюда в середину ещё четыре патрона влезет.
— А зачем на стволе эта железка?
— Это когда на двести шагов стреляешь — так лежит, а на шестьсот — вот так ставишь, а на девятьсот — так. Только так далеко не надо стрелять — трудно попасть!
— Вот как! — удивилась Зейнеб. — О-о-о, ты все знаешь! А ну, покажи, как из револьвера стреляют… Не расходитесь, Мамай нас сейчас учить будет, — сказала Зейнеб и строго добавила: — А если один твой глаз смотрит на нас, а другой на горы и ты попробуешь убежать, тебя найдут наши собаки.
III
На следующий день женщины, которые охраняли кишлак, поймали ещё одного беглеца, а ночью привели сразу двоих. Все при допросе сказали, что они бегут от Тагая.
Зейнеб долго совещалась с Айше, как поступить с басмачами. Старуха посоветовала проверить их и, если они хотят, как Мамай, спокойной жизни, оставить в кишлаке.
— А если будет десять мужчин, что тогда делать? — задумчиво спросила Зейнеб.
— Знаешь, — сказала Айше, — Мамай хочет жениться. Что ты скажешь?
Зейнеб промолчала.
Утром она позвала Мамая в юрту для разговора, а к вечеру отпраздновали его свадьбу с одной из молодых вдов. Пленники были приглашены на свадьбу, но с них не спускали глаз. Мамай стал веселым и разговорчивым. Он то и дело говорил: «я думаю», «я считаю», «я хочу», «я вам говорю».
