Ефим Лехерзак - Москва-Лондон
— Ужо я обучу тебя колдовству сему… Давно, ой давно глаз я на тебя положила, сердце свое тебе отдала… Давно… До замужества своего несчастного еще… А ты… телок нелизаный… поди, и не глядел в сторону-то мою… Ну, веди… веди же меня поживее…
— Го… господи… да куда же?..
— Да на постельку же на твою… теленочек ты мой чистенький!..
Две недели она не выходила из его дома. Веселая, страстная, бестрепетная натура Александры поглотила всего его. Познав эту женщину, Пахом понял, насколько прекрасна жизнь…
…Когда она забеременела, муж на радостях подарил ей великолепный золотой браслет тонкой арабской работы…
Она любила Пахома страстно и смело, а когда стала наконец матерью, всерьез поверила в некие колдовские чары своего возлюбленного. Тот блаженно ухмылялся и чувствовал себя на вершине счастья…
Но облака набежали вовсе не с той стороны, откуда они их невольно ожидали…
Сначала отважную и счастливую купчиху Сомову выследила бесплодная жена стрелецкого начальника. Она заставила Пахома лечить и ее с той же непреклонной решительностью, с какой ее муж ходил на штурм неприятельской крепости. И хотя вылечить страждущую так же быстро, как купчиху Сомову, ему не удалось, опыт этот отнюдь не показался Пахому
таким уж неприятным…
Две-три другие женщины оказались счастливее: они обрадовали своих мужей выздоровлением почти сразу же, как только молодой лекарь всерьез взялся за свое дело…
По Вологде поползли слухи — один завлекательнее другого… Лекарь Пахом стал обрастать легендами, передававшимися женщинами Вологды из уст в уста, из ушка в ушко! Женщины стали медленно, но верно сходить
с ума и даже беситься. Однажды поздним утром к нему явилась лечиться от бесплодия многодетная мать, жена здешнего управителя-дьяка…
А вскоре наступила и развязка…
Однажды глухой и ненастной осенней ночью повторно на сносях Александра Сомова подобно ветру неслышно занеслась в спальню своего истинного мужа и за космы выдернула из его постели очередную жертву повального бесплодия вологодских женщин. Попало, разумеется, и самому Пахому (оба глаза утонули в черно-красных синяках, а нос уродливо вспух от яростного укуса…), бедная жертва ожесточенной ревности купчихи Сомовой осталась без большого клока волос на окровавленной голове, с тяжкими ранениями обоих ушей, откуда были вырваны большие серебряные серьги, с лицом, исцарапать которое более глубоко могла бы, пожалуй, лишь дикая лесная рысь… Ее муж, внезапно вернувшийся откуда-то к полудню, с помощью кулаков, палки, плети и других не менее убедительных средств беседы с любимой женой дознался о причине столь жалкого ее положения, и вскоре весь клубок был размотан…
Нет, Вологду не потрясла казнь многих чрезмерно чадолюбивых жен наиболее почтенных граждан этого богоспасаемого города. Прелюбодеек мужья решили наказать у себя дома, тайно и беспощадно: люди в основном торговые, они, разумеется, не хотели огласки семейных неурядиц, справедливо полагая, что ветвистые рога на их головах едва ли смогут привлечь серьезного покупателя товаров…
Лихого же знахаря, смертельного их обидчика, решено было наказать изощренно жестоко: прежде всего предполагалось отрезать у него под самый корень орудие его мужской силы, а затем еще и оскопить, после чего передать сего бывшего мужика святым отцам на предмет осуждения великого грешника этого за колдовство и тесное содружество с нечистой силой, за порчу душ и естества рабов Божьих, за предумышленное отравление
дьявольскими снадобьями многих жен честных, безутешно оплакиваемых своими любящими мужьями, за…
Словом, обманутые мужья в который уж раз доказали миру, что все мы лишь по пояс люди…
Из всего задуманного ими свершить удалось не все: они лишь благополучно замучили несчастных жен своих и похоронили их с приличествующей случаю скорбью. Купцу же Сомову не довелось сотворить даже и этого: его красавица жена хоть и носила живот под носом по второму разу, но оказалась легче ветра весеннего — исчезла бесследно и безнаказанно! Но самый главный удар ожидал суровых и непреклонных мужей в бывшем подворье старой знахарки Акулины, где хозяином после ее смерти остался их ненавистный оскорбитель Пахом, лекарь лукавый, соблазнитель жен их искусный: оно было пусто и безлюдно: так же бесследно и безнаказанно исчез главный виновник всех бед…
Пахом же, предупрежденный о грозящей расправе какой-то старушонкой («Александра послала, милая!» — сразу сообразил он), кинулся за околицу и вскоре растворился в лесу, где знал все звериные тропы, не то что пути человечьи…
Обходив за несколько лет чуть ли не половину всех земель русских и их городов, деревень да посадов, Пахом наконец добрался и до Москвы. Огромный город потряс своим размахом и многолюдьем. Но вскоре он понял, что чем больше вокруг людей, тем меньше остается места для тепла и внимания их друг к другу…
Одна из наиболее трудных, голодных и холодных зим вовсе погубила бы незадачливого странника, выбитого из своей колеи и боявшегося большого города, если бы однажды он не впрягся в сани вместо надломившей обе передних ноги лошади. В дальнем Замоскворечье Пахом едва не упал замертво на большом подворье, куда он доставил немалый груз на этих санях.
Но погибнуть и на этот раз не дала ему женщина: вдова-купчиха приютила и приголубила бездомного молодца, к тому же оказавшегося славным любовником. Расцветшая с пылу с жару вдовушка готовилась уже увести своего милого утешителя под венец, как вдруг обнаружила, что ее шестнадцатилетняя дочь не только делит со своей матерью любовника, но и вот-вот сбросит в подол плод их совместного житья. Увы, обе женщины были бе-
зутешны, глядя сквозь плотную пелену слез на быстро удалявшуюся фигуру их общего любовника, вынужденно изгнанного старшей из них…
На этот раз Пахом решил добираться до дому, а там будь что будет…
В конце-то концов, прошло уж немало лет с той поры, когда бежать из города довелось ему тайно и надолго, все наверняка позабыли о каком-то ничтожном знахаришке, а все те купцы уж, почитай, давным-давно тот свет топчут, так что — домой, Пахом, домой, будет тебе беду искать да за чертом скакать! К тому же — чуть не сотня там одной лишь родни близкой! До-
мой — и вся тут недолга!..
Но дойти до дому ему так и не удалось…
И снова на пути встала женщина!..
Где-то верстах в пятидесяти-семидесяти от Вологды Пахом почувствовал вдруг страшную усталость и прилег на траву прямо у обочины едва заметной проезжей части дороги. Деревья, небо, земля и он сам закружились, и он исчез в небытие…
