Вальтер Скотт - Вудсток, или Кавалер
— Поистине, ты удивляешь меня, брат Зоровавель, — сказал Стрикелсро. — Как это ты, старый и опытный солдат, поседевший в боях, даешь такой совет молодому офицеру? Не на то разве избран наш генерал, чтобы убрать всю дрянь из страны и выкорчевать амалекитян, и йевусеев, и ферезеев, и хеттеев, и гергесеев, и амореев? И не подобны ли эти люди пяти царям, укрывшимся в пещере Макдаха и преданным в руки Иисуса, сына Навина? И он позвал своих полководцев и солдат и заставил их попрать пленных ногами… А потом пронзил их и убил, а потом повесил на пяти деревьях, и они висели до вечера… А ты, Гилберт Пирсон, не останавливайся перед исполнением долга, который на тебя возложен, а поступай именно так, как приказал тебе тот, кто вознесен для того, чтобы судить и освободить Израиль; ибо в писании сказано: «Проклят тот, кто отводит назад меч свой от боя».
Так пререкались два военных богослова, в то время как Пирсон, гораздо больше желавший угодить Оливеру, чем угадать волю небес, растерянно слушал их, не зная, на что решиться.
Глава XXXVI
Как воины в дозоре, облачим
В доспехи наши души и спокойно
Пойдем судьбе навстречу.
Джоанна БейлиЧитатель, вероятно, помнит, что когда Рочклиф и Джослайн были взяты в плен, в обозе эскортирующего их отряда было еще двое арестованных, а именно — полковник Эверард и преподобный Ниимайя Холдинаф. Когда Кромвель ворвался в Вудсток и начал поиски бежавшего принца, пленников поместили в камеру, прежде бывшую караулкой, с такими толстыми и прочными запорами, что она могла служить и тюрьмой; Пирсон приставил к ним часового. Свет зажигать не разрешили, и комната освещалась лишь углями, тлевшими в камине. Пленников поместили на некотором расстоянии друг от друга; полковник Эверард сидел с Ниимайей Холдинафом поодаль от доктора Рочклифа, сэра Генри Ли и Джослайна. Вскоре к ним присоединился Уайлдрейк; его втолкнули так бесцеремонно, что он едва не упал носом вниз посреди камеры, потому что руки его были связаны.
— Благодарю вас, добрые друзья мои, — сказал он, оглядываясь на дверь, которую запирали за ним солдаты. — Point de ceremonie[81] — швырнули и даже не извинились. Зато я попал в хорошую компанию…
Мое почтение всем вам, джентльмены… Как же это? A la mort[82], и нет ничего, чтобы поднять настроение и весело провести вечер?.. Это, верно, наш последний вечер; ставлю полпенни против миллиона, что завтра мы будем болтаться на виселице… Патрон, почтенный патрон, как дела? Я-то, возможно, и заслужил от него что-нибудь в этом роде, но с вами Нол сыграл подлую штуку.
— Прошу тебя, Уайлдрейк, сядь, — прервал его Эверард. — Ты пьян… Оставь нас в покое.
— Пьян? Я пьян? — закричал Уайлдрейк. — Я только ополоснул грот-мачту, как говорит Джек из Уоппинга… Попробовал республиканской водки, выпил полный бокал за здоровье короля, второй — за то, чтобы поперхнуться его превосходительству, а третий — за то, чтобы парламент шел к черту… И, может быть, еще бокал-другой, однако все с дьявольски добрыми пожеланиями. Но я совсем не пьян.
— Прошу тебя, друг, не ругайся, — сказал Ниимайя Холдинаф.
— А, мой пресвитерианский священничек, мой тощенький попик! И вам приходится сказать «аминь» этому свету, — продолжал Уайлдрейк. — Вот я-то здорово тут помучился… А, благородный сэр Генри, целую вашу руку… Говорю тебе, баронет, прошлой ночью острие моего толедского кинжала было ближе к сердцу Кромвеля, чем пуговица на его груди. Черт его подери, он носит под одеждой кольчугу… Хорош солдат! Если бы не проклятая стальная рубашка, я бы насадил его на вертел, как жаворонка… А, доктор Рочклиф!.. Ты-то знаешь, что я хорошо владею шпагой.
— Да, — ответил доктор, — а ты знаешь, что и я в этом деле не профан.
— Прошу тебя, успокойся, мистер Уайлдрейк, — сказал сэр Генри.
— Нет, добрый баронет — ответил Уайлдрейк, — будь снисходителен к товарищу по несчастью. Ведь это тебе не штурм Брентфорда. Потаскуха Фортуна была для меня настоящей мачехой. Я сочинил песню о своем невезении. Послушайте.
— Сейчас, капитан Уайлдрейк, мы не в таком настроении, чтобы слушать твою песню, — вежливо, но строго сказал сэр Генри.
— Нет, она поможет вашим молитвам… Черт добери, она звучит как покаянный псалом!
Был я глуп, был я мал,
Сколько раз голодал
И валялся, как пес, под забором.
Был до баб я охоч,
Дулся в карты всю ночь —
Жил с ворами и сделался вором,
И теперь я обут,
Только здорово жмут
Башмаки, что казна подарила.
Чтобы черт их побрал,
Чтобы дьявол продрал,
Чтобы ведьма в аду их сносила![83]
Едва Уайлдрейк прогорланил эти стихи, как дверь отворилась и в камеру ворвался часовой; он наградил певца титулом «богохульный бык вассанский» и ударил его шомполом по плечу; веревки не позволили Уайлдрейку ответить на этот знак внимания.
— Еще раз благодарю вас, сэр, — сказал он, поводя плечами. — Жаль, что у меня нет возможности выразить свою благодарность — я связан и должен держаться спокойно, как капитан Бобадил… Эй, баронет, вы слышали, как затрещали мои кости? Удар прозвучал гнусаво… Этот парень может драться даже в присутствии турецкого султана… Он не охотник до музыки, баронет… Его не тронут «сладкие созвучья».
Пари держу, что он способен на измену, хитрость…
А?.. Что нос повесил?.. Ладно… Сегодня пересплю на скамье, мне не впервой, и к утру буду готов идти на виселицу в приличном виде, а этого со мной еще не случалось.
Был я глуп, был я мал,
Сколько раз голодал
И валялся, как пес, под забором.
Тьфу! Не тот мотив.
Тут он улегся и сразу же заснул; понемногу его примеру последовали все товарищи по несчастью.
Пленникам было довольно удобно лежать на скамьях, предназначенных для отдыха караульных, хотя сон их, как можно себе представить, не был ни глубоким, ни спокойным. Но едва забрезжил дневной свет, как взрыв пороха и падение башни, под которую был подложен заряд, разбудили бы даже семерых спящих рыцарей или самого Морфея. Дым, проникший в окна, объяснил им причину грохота.
— Это взорвался мой порох, — заметил Рочклиф, — надеюсь, от него взлетело на воздух не меньше негодяев бунтовщиков, чем он мог бы уничтожить на поле битвы. Вероятно, порох вспыхнул случайно.
— Случайно?.. Нет, — сказал сэр Генри, — поверьте, этот фитиль поджег мой смелый Альберт, и при этом взрыве Кромвель взлетел по направлению к небесному замку, которого ему никогда не достигнуть… Ах, мой отважный мальчик! Наверно, сам ты пал жертвой, как юный Самсон среди непокорных Эфилистимлян… Но скоро я последую за тобой, Альберт.
