Анна Антоновская - Ходи невредимым!
– О-го-го! И Пашку Дняпровца! И Агафашку Воинка!
– Пошто, пятисотенный, нас не призвал? Не доросли?
– Недоросли! – согласился сотник.
– Из сотни Черствого: Федька Ворон! Якимка Гречихин! Васька Горбун!..
– Вот тебе и горбун! От пупа до башки – почитай, верста!
– Такому-то всегда льгота!
– Э-гей, береговые! Садись под тын да сади алтын!
Шумели стрельцы, подсаживали на крюк слова, отшучивались. Пятисотенный согнал с губ улыбку, ударил саблей по барабану:
– Слушай, стрельцы! В горах прибыль великая! Набьем туров премного, вдосталь, не обидим!.. А теперь велю охотникам заряд в путь собирать да корм. Телег не брать – бремя лишь, запас класть в сумки: по пол-ляжки баранины, да луку, да чесноку, да соли, да хлебов по четыре!
– А пушки? А к ним зелья и ядер?
– Не брать! Охота – не бой! А чтобы не засекли черкесские стервятники, по землям коих проходить будем, надеть доспехи и шлемы, поверх же их черкесские бурки. Коней осмотреть накрепко: не хлябают ли подковы, да ввинтить шипы для твердых троп! Запас для пищалей брать полный. А выступим, даст бог, через два часа на третий!
Стрельцы, отобранные в партию, окружали Меркушку, забрасывали вопросами. Меркушка отмахивался:
– Я того не ведаю!
Не угоманивались стрельцы, били шапками оземь, ходили вприсядку. Остающиеся посматривали на «счастливчиков» с завистью. Охотники добродушно утешали:
– Знамо дело, гребень не берег, а и на берегу охота обильна. Птица там всякая, пеликан…
Пока под неослабным наблюдением Меркушки ездовые стрельцы проверяли коней и набивали запасом патронные сумки, Овчина-Телепень-Оболенский получал от воеводы Хворостинина последний наказ: «биться против прежних сражений вдвое». В казачьем же таборе, вблизи Терков, хорунжий Бурсак, по сговору с воеводой, ударил всполох:
– Эгой-да, казаки, выходи на круг!
Между островерхими шатрами и телегами, двумя кольцами окружавшими табор, показались Среда, Белый и Каланча. Казаки скинуди жупаны и стали поднимать оглобли и налаживать стражу, дабы кто из приказных сыщиков или подслушников ненароком не втерся в сборище.
Горели костры, и из-за дыма раздавался клич есаульцев, обходивших табор:
– Собирайтесь, казаки молодцы, ради войскового дела!
На площадь, где чернели гарматы, хлынули терцы, на ходу заламывая набекрень смушковые папахи, или вскидывая на плечи бахчисарайские пищали, или закуривая люльки.
Сходились здесь и давно осевшие на Тереке казаки и выходцы с чудного Днепра, с тихого Дона, с далекого Яика. Одни, в атласных шароварах, щеголяли дырявыми чоботами, другие бархатными кафтанами прикрывали рубище, у третьих на буро-желтой старой сермяге ярко блестел золотой пояс, а у иных вместо плаща развевался персидский ковер или турецкая шаль. Самые разудалые были по пояс обнажены, с бритых голов лихо ниспадали оселедцы, а черные, как смоль, или белые, как вишневый цвет, усы свисали на грудь.
Многие уже проведали про гонца из Грузии, но держали язык за зубами.
Казаки плотно обступили Вавилу Бурсака, допытывались, почему собран круг, а он, не пожелав нарушить обычай, до выхода атамана притворно отмахивался от наседавших хлопцев: «От ця проклятая теснота!», и норовил выскользнуть из объятий железных ручищ, способных из камня выжать сок.
Покуда одни казаки с жаром высказывали догадки, а другие отбивались недоверием: «та ни!» или флегматично цедили сквозь зубы: «эге», в войсковой круг вступил атаман.
Медленно и величаво подвигался он, и парчовый кафтан на нем переливался радугой. В красных сапогах, подбитых высокими серебряными подковками, и в высокой собольей шапке он, казалось, высился над есаулами, важно несшими перед ним бунчук и войсковое знамя и опиравшимися на свои длинные насеки. Дойдя до середины круга, атаман остановился, оглядел гуторящих казаков, снял шапку и, по обычаю, поклонился на все четыре стороны.
Часа три назад, прямо со двора воеводы, поспешил хорунжий Бурсак к атаману и осведомил его о грузинском гонце, о нашествии басурман на братскую Иверскую землю, о темной силе персидского шаха, подкатившей к горам, сопредельным гребенскому казачеству, о страданиях единоверцев и о призыве картлийских воинов, услышанном за Тереком. «Добре!» – сказал атаман, выслушав невеселую весть, и так при этом сверкнул черными глазами из-под седых бровей, что хорунжий радостно подумал: «Не угас, значит, еще огонь в старом казацком сердце!» И тут же поведал об охоте на туров… Теперь хорунжий ждал веского слова атамана.
Есаулы, скинув папахи, положили их наземь вместе со своими насеками и крикнули:
– Помолчите, помолчите, атаманы молодцы и все великое войско терское!
– Помолчим! – отозвались казаки в кругу, скидывая папахи.
Атаман приложил булаву к правому плечу, закрутил свой длинный ус и сурово окинул глазами казаков:
– Ну, атаманы молодцы, слышали? На неведомых туров воевода стрельцов отпускает.
– Слышали, батько!
– А коли слышали, не учить мне вас, атаманы молодцы, как с охоты с прибылью возвращаться, – это дело казацкое, обычное.
– К делу речь! – подтвердили казаки.
– А коли к делу речь, то кто за зипунами? Кто на гребень на белый поохотится? Кто на Арагву реку рыбку ловить? Кто за облака туров добывать? Кто в Гилян крупного зверя пострелять?
– Веди! Веди, батьке!
– Одолжи потехою!
– Не по полю нам волком рыскать, веди за облака!
– Слава же богу, что гонец укажет нам путь к турам, а пожурить их следует по-нашему, да хорошенько, – смеялись знающие об Омаре, – чтоб вперед не скакали по горам грузинским. Вытурить их!
– Быть по сему!
– Добре! Как до гребня дойдем, там обсудим, как бить туров. От теперь готовьте сабли вострые, коней ретивых! Выступать засветло. А пока господа есаулы раздадут вам по чаре зелена вина, выбирайте походного атамана.
Вавило Бурсак вскинул роскошную пищаль, сверкнувшую костяной инкрустацией, ибо имел он семь пищалей, а мечтал о восьмой, и гаркнул на весь круг:
– Не под стать нам теперь, отвага, выбирать нового атамана. А и чем старый плох?! Орел сечевой!
В знак согласия казаки подбросили вверх папахи.
– Дай бог добрый час, со старым удаль испробуем!
– Испробуем, хлопцы, испробуем!
Атаман вновь поклонился на четыре стороны, поблагодарил за честь:
– Добре. Но теперь не час идти мне с вами на гульбу. Пригрянули к Астрахани персидские купцы, бесовы дети! Виноград сажать! А воевода от царя имени упросил меня оберегать тех купцов, нехристей. Вот дело какое, удалые хлопцы, – атаману казачьему виноград басурманский оберегать!
Захохотали казаки с таким усердием, с такой нарастающей силой, словно хлебнули по жбану горилки.
