Станислав Рем - Двадцатое июля
— Вы правы, тетя Марта. — Штольц поцеловал старушку в щеку. — Посидите здесь пока, а вечером я к вам приду. — Он повернулся к квартальному помощнику, стоявшему чуть поодаль: — Спасибо вам. Вы вернули меня к жизни. Чем я могу вам помочь? Что должен делать?
Старик с готовностью ответил:
— Работа нехитрая. Откапывать, брать, носить, грузить.
— Считайте, я уже в вашем распоряжении. — Штольц обернулся: — Кстати, тетя Марта, а где именно живет ваша подруга Грета?
— Городок называется Зальцкаммергут. Это небольшое поселение в пригороде Альт-Аусзее. Тихое, никому не интересное местечко.
* * *Галя дождалась, когда начальник уедет по вызову «сверху», оставив вместо себя первого помощника, полковника Егорова. Выждав некоторое время, она вышла из кабинета, оставив все свои вещи на столе. Так, чтобы было видно: раз с собой ничего не взяла, значит, скоро вернется.
Санузел для женщин находился в самом конце коридора, из-за чего воинский состав в юбках постоянно возмущался. Галю, как и других девушек, данное обстоятельство тоже раньше выводило из себя. Но сегодня она впервые подумала об архитекторе здания с благодарностью. Теперь, чтобы дать знать о себе Старкову, надобность в подворотнях отпала: достаточно было «по уважительной причине» пройти порядка ста пятидесяти метров и по пути в туалет якобы случайно заглянуть в кабинет. Главное, чтобы в этот момент в коридоре никого не было. И чтобы старик находился на месте.
Сегодня утром Старков застал ее врасплох вопросом, любит ли она Кима? А за что любить подслеповатого капитана? Девушка никогда не задумывалась о своих чувствах. Все шло само собой: просто и понятно. Война — плохо. Ее любят — хорошо. И всё. Зачем усложнять жизнь? Но достаточно было Старкову сообщить ей, что Киму грозит опасность, да еще и смертельная, как внутри, в груди, что-то само собой оборвалось, и Галя поняла: нет, не может она потерять курчавого очкарика — интеллигента с капитанскими погонами на узких плечах. Пусть с кем-то другим произойдет что-то страшное. Но только не с ним.
И теперь, вышагивая по ковровому покрытию коридора, она молила об одном: лишь бы кто-то из них двоих был в кабинете. «Старков, миленький, — мысленно умоляла она, — будь сейчас на месте! Очень прошу! Пожалуйста!».
Второй поворот. Дыхание сбилось. Вот она, цель. Кабинет Старкова. Галя оглянулась: в коридоре никого, кроме нее, не было. Тихонько постучала, потом робко приоткрыла дверь.
На всякий случай, если в комнате окажутся посторонние, девушка заготовила отговорку: мол, начальник очень хотел видеть товарища Старкова, вот и прислал ее за ним. Глупо, конечно, но ничего другого она придумать не смогла.
К счастью, за столом сидели только Глеб Иванович и Ким.
— Что вы хотели узнать, Глеб Иванович? — спросила Галя, глядя в пол.
Старков бросил взгляд на растерявшегося Кима, подошел к девушке, наклонился к ее уху:
— Решилась?
— Да, — тихо сказала девушка.
— Не пожалеешь?
Галина вскинула подбородок и твердо произнесла:
— Спрашивайте!
Старков улыбнулся: огонь девка! И выдохнул:
— Кому приходят шифровки от второго «Вернера»?
Галя испуганно посмотрела на старика. Такого вопроса она не ожидала.
Старков не торопил девушку. Он понимал ее состояние. То, что ей предстояло сейчас сделать, многими в их кругах расценивалось как предательство. Государственная измена. Даже если эта «измена» была во благо Родины. И решиться на такой шаг — не за деньги, а во имя любви, — могла только сильная личность.
А Галя испуганно сжала кулачки. Как быть? Сказать? Но ведь она подписала документ о неразглашении… Взгляд ушел в сторону и… наткнулся на Кима. Тонкая шея, близорукий взгляд, смущенная улыбка. Господи, какой же он беззащитный!..
Девушка приподнялась на цыпочки и прижалась губами к уху старика:
— На Лаврентия Павловича.
— Так я и думал. — Старков поцеловал девчушку в щеку. — А Киму я о тебе ничего не скажу. Сама как-нибудь после скажешь. Только не затягивай, дочка. Кто знает, сколько всем нам времени отпущено…
* * *Керстен застал Гиммлера за обедом. Перед рейхсфюрером стояли тарелка жиденького супа, блюдо с отварной рыбой и бокал с яблочным соком. Гиммлер был неприхотлив и в еде, и в напитках.
Доктор присел за стол. Прислуга подала ему то же самое.
— Вы сегодня не в духе, господин эскулап?
— Да, господин рейхсфюрер. Последние события довольно негативно отразились на мне.
Гиммлер поднял указательный палец левой руки:
— События ни при чем. Это вы сами позволили чувствам взять верх над разумом. Если б я разрешал подобное себе, никогда бы не добился того, что имею. Не люблю лизоблюдов, как вы знаете, но тем не менее мне приятно бывает слышать такие отзывы о себе, как: «Гиммлер отличается исключительным трудолюбием! Гиммлер выполняет практически все возложенные на него задачи! Гиммлер работает по двадцать часов в сутки!». Вот так должны говорить обо всех руководителях рейха.
— К счастью, я не из них, — обронил Керстен.
— Сегодня утром умер Роммель, — сменил тему Гиммлер. И помолчав, добавил: — А вы вчера встречались с фрау Ингрид.
Керстен забыл о супе:
— За мной следили?
— А вы после того спектакля, что устроили мне в Ставке, рассчитывали на полную свободу действий? Доктор, — Гиммлер поднял стакан с соком, посмотрел на свет, увидел осадок и поставил обратно, — любой другой на моем месте давно уже отправил бы вас на беседу с юношей по имени Кальтенбруннер. Или с папашей-Мюллером. А то и просто расстрелял бы вас или повесил. Но я этого не делаю. И знаете, почему? Потому что вы мне пока нужны. И не только в качестве врача. Мне известно, что во время беседы с госпожой Ингрид вы обсуждали вопрос, как можно воздействовать на рейхсфюрера Гиммлера, чтобы тот согласился выпустить из концентрационных лагерей нескольких евреев. Так ведь?
— Зачем вы спрашиваете, если все знаете?
— Мои люди отследили лишь то, что вы встречались. — Гиммлер перешел к рыбе. — Остальное я додумал. Точнее, просчитал. Спросите — как? Очень просто. Госпожа Ингрид связана с группой швейцарских промышленников. Те, в свою очередь, имеют влияние на так называемый Международный Красный Крест, про который вы мне прожужжали все уши. А раз они через нее вышли на вас, значит, им нужны те самые евреи-заключенные. Богатые евреи! Надеюсь, вы не проговорились фрау Ингрид о фюрере?
Доктор едва не поперхнулся:
— Нет.
— Правильно сделали. В ваших интересах молчать. А еще лучше — вообще забыть о том, что произошло в «Фольфшанце». Итак, что предлагают рейхсфюреру господа из Швейцарии за подобный шаг?
