Вальтер Скотт - Квентин Дорвард
Эго был вопль отчаяния, против которого нельзя было устоять. С горечью в сердце сказав «прости» всем надеждам, поддерживавшим его силы в этот страшный, кровавый день, надеждам, которые одну минуту были, казалось, так близки к осуществлению, Квентин, против воли повинуясь этому призыву, повел Гертруду в дом Павийона. Он явился как раз вовремя, чтобы спасти не только дом, но и самого синдика от неистовства разнузданной солдатни.
Тем временем король и герцог Бургундский въезжали в город верхом через один из проломов в городской стене. Оба были в полном вооружении, но герцог, с ног до головы забрызганный кровью, бешено шпорил коня, тогда как Людовик ехал торжественным шагом, словно предводитель пышной процессии. Они немедленно разослали гонцов с приказанием остановить уже начавшееся разграбление города и собрать рассыпавшиеся по улицам войска, а сами направились к собору, чтобы защитить именитых горожан, искавших там убежища, и отслужить торжественную обедню, после которой решили созвать военный совет.
В это самое время лорд Кроуфорд, который, как и все начальники частей, разъезжал по городу, собирая своих подчиненных, на углу одной из улиц, ведущих к Маасу, столкнулся с Людовиком Лесли, направлявшимся к реке. Меченый шел не спеша, держа за окровавленные волосы отрубленную голову с таким же равнодушием, с каким охотник тащит сумку, набитую дичью.
— Это ты, Людовик? — спросил старый военачальник. — Куда ты тащишь эту падаль?
— Это, собственно говоря, работа племянника, которую я только докончил, — ответил стрелок. — Вот этот самый молодчик, которого я отправил к праотцам, просил меня бросить его голову в Маас… Престранные бывают фантазии у людей, когда курносая схватит их своей костлявой лапой!.. Что делать, всякому свой черед! И нам придется проплясать с ней в паре, когда придет время.
— И ты теперь собираешься бросить его голову в Маас? — спросил старый лорд, присматриваясь более внимательно к этому ужасному трофею.
— А то как же, — ответил Людовик Лесли. — Не годится отказывать умирающему в его последней просьбе, не то, говорят, его дух будет тревожить человека во сне. А я, признаться, люблю крепко спать по ночам.
— Ну, уж на этот раз тебе придется понянчиться с духом, приятель, — сказал лорд Кроуфорд. — Клянусь богом, эта голова стоит гораздо дороже, чем ты воображаешь. Ступай за мной.., без возражений… Иди за мной!
— Ну что же, идти так идти, — сказал Меченый. — Ведь, в сущности, я не давал ему обещания, потому что, по правде сказать, он был уже без головы, прежде чем успел договорить свою просьбу… И уж если я не испугался его живого, так, клянусь святым Мартином Турским, не испугаюсь и мертвого! К тому же мой приятель, веселый монах святого Мартина, не откажется одолжить мне пузырек святой воды.
Когда в льежском соборе была отслужена торжественная обедня и в разгромленном городе водворилось сравнительное спокойствие, Людовик и Карл, окруженные своими вельможами, приготовились выслушать донесения о совершенных в этот день подвигах, с тем чтобы назначить каждому награду по заслугам. Первым был вызван тот, кто имел право требовать главный приз, то есть руку графини де Круа вместе с ее короной и графством. Каково же было всеобщее удивление, когда претендентов, к их собственному искреннему огорчению, явилась чуть ли не целая толпа, причем каждый был убежден, что он заслужил желанную награду. Во всем этом крылась какая-то тайна. Кревкер показал кабанью шкуру, совершенно такую, какую обыкновенно носил де ла Марк, Дюнуа — исковерканный щит с гербами Арденнского Вепря, и еще многие другие представили такие же доказательства того, что де ла Марк убит ими, епископ отомщен и они заслужили обещанную награду.
Между пришедшими поднялись шумные споры, и Карл, внутренне каявшийся в своем опрометчивом обещании, бросившем на волю случая судьбу прелестнейшей и богатейшей из его подданных, начинал уже думать, что ему удастся благополучно отделаться от них, признав незаконными все их притязания, как вдруг сквозь толпу проложил себе путь Кроуфорд. Он тянул за собой неуклюжего и смущенного Людовика Лесли, упиравшегося, как дворовый пес, которого тащат на веревке.
— Убирайтесь вы все вон с вашими копытами, шкурами и раскрашенным железом! — крикнул старый лорд. — Только тот, кто своей рукой убил Вепря, может показать его клыки!
С этими словами он бросил на пол окровавленную голову де ла Марка, челюсти которого, как уже было сказано, напоминали челюсти животного, чье имя он носил. Все, кто только когда-нибудь видел Дикого Вепря, сейчас же признали его голову note 193.
— Кроуфорд, — сказал Людовик, — кажется, награду заслужил один из моих верных шотландцев?
— Точно так, ваше величество, Людовик Лесли, по прозванию Меченый, — ответил старый лорд.
— Но дворянин ли он? — спросил герцог. — Благородного ли происхождения?.. Это первое и самое главное из поставленных мною условий.
— Нельзя не сознаться, что он довольно неотесанный чурбан, — ответил лорд Кроуфорд, поглядывая на неуклюжую фигуру смущенного стрелка, — тем не менее я ручаюсь, что он потомок рода Ротесов, такого же древнего и благородного, как любая из французских или бургундских знатных фамилий. Об основателе этого рода говорится:
И что там было — степь ли, лес ли, — Но с воином покончил рыцарь Лесли.note 194
— В таком случае дело кончено, — сказал герцог. — Придется самой красивой и богатой бургундской наследнице стать женой простого наемника или окончить жизнь в монастыре… А ведь она единственная дочь нашего верного Рейнольда де Круа!.. Что делать, я слишком поторопился!
Чело герцога покрылось облаком грусти, к великому удивлению его приближенных, не привыкших видеть, чтобы Карл когда-нибудь сожалел о последствиях принятого им решения.
— Подождите минуту, ваша светлость, — сказал лорд Кроуфорд, — и вы убедитесь, что дело не так плохо, как кажется. Выслушайте только этого воина… Ну, что же ты?.. Говори, приятель! Что же ты молчишь, черт бы тебя побрал! — добавил старик, обращаясь к Меченому.
Но храбрый солдат, умевший выражаться довольно связно, беседуя с Людовиком, к которому он привык, был решительно не в состоянии говорить перед таким блестящим собранием. Повернувшись боком к обоим монархам, он издал какой-то хриплый звук, напоминавший ржание, два-три раза ужасно скривил лицо и мог только выговорить: «Сондерс Суплджо…» Остальное застряло у него в горле.
— С разрешения вашего величества и вашей светлости, я берусь объясниться за моего земляка и старого товарища, — сказал Кроуфорд. — Дело в том, что один колдун предсказал ему еще на родине, что благоденствие его семьи устроится при помощи женитьбы. Но так как он вроде меня порядком поистрепался с годами, притом же больше любит кабачок, чем дамскую гостиную, — одним словом, имеет казарменные вкусы и наклонности, он думает, что высокое положение будет для него только лишней обузой, и потому решил поступить согласно моему совету и передать все приобретенные им права тому, кто, в сущности, и есть настоящий победитель Дикого Вепря, а именно — своему племяннику, сыну сестры.
